Убийца - [7]

В кухню вернулся Робби. Под свитером у него играли здоровенные бицепсы. Желания подраться с ним у меня уже не возникало: в гневе он, похоже, не умел сдерживать свою силу.

— Уехал? — спросил я.

— Какое твое дело? — отозвался он.

Я улыбнулся. Он напоминал мне бульдога: кривые зубы, сплюснутая морда, не вызывавшая никакого желания протягивать руку дружбы…

Он вытянул из кармана сигарету и стал разминать ее большим и указательным пальцами, глядя на меня.

— Так значит, мы в бегах? — чуть насмешливо сказал он.

Я не упустил случая отплатить ему его же монетой:

— Какое твое дело?

Робби не обиделся: на его плоской роже даже появилось веселое выражение.

— Ты прав, парень: чем меньше в жизни болтаешь, тем целее твой шнобель. Вот только не надо корчить из себя герцога Жопингемского! В твои годы надо еще ходить в воскресную школу и слушаться мамочку, понял?

Мужики ох как любят поучать. Каждый мнит, что он умнее и опытнее других, а говоря с молодым — вообще воображает себя ректором университета.

Огорчать Робби не стоило. В каком-то смысле он был правильный парень.

— Ладно, — сказал я. — С чего начинать? Домишко вроде как нуждается в лечении?

— Да. Ждем гостей. Первым делом надо подготовить на первом этаже комнату для дедушки, у которого отнялись ходули.

Я поморщился.

— Знаешь, Робби, я никогда не был виртуозом швабры, но в ответ на гостеприимство — так и быть, поднатужусь.

— Какое воодушевляющее свидетельство доброй воли! — послышалось сбоку.

На пороге стояла хозяйка: волосы стянуты в «конский хвост», сиськи готовы прорвать свитер… Каждый раз, когда она попадалась мне на глаза, я чувствовал, как по хребту пробегают искры, будто только что сунул палец в розетку.

Я покраснел и начал искренне сожалеть, что у меня есть руки, потому что решительно не знал, куда их девать.

— Робби, — сказала она, — там не обойтись без полотера. Я сейчас заглянула в комнату — она совершенно ужасная.

— Так полотера же здесь нету… — пробурчал мой напарник.

— Ну так заберите из квартиры.

— На мопеде?

— А что, на нем разве нельзя?

Робби, видно, это не слишком улыбалось. Но в этом доме одни давно привыкли приказывать, а другие — повиноваться.

— Хорошо, — сказал он с видом пса, у которого отобрали кость.

— А заодно привезите и обогреватель: для пожилого человека в доме слишком сыро.

— Угу.

Робби исчез. Мы с ней посмотрели из окна, как он уезжает — точно так же, как я провожал глазами Бауманна.

Нас окружала вязкая тишина. Мы тонули в ней, как в теплой глубокой воде. Я был один на один с этой женщиной в здоровенном пустом доме. При желании я мог бы кинуться на нее и завалить на пол. У меня стучало в висках.

Она повернулась и посмотрела на меня острым, как лезвие, взглядом. Щеки ее покрывал легкий розовый румянец.

— Помогите-ка мне перенести кровать в комнату для гостей, — велела она.

Опустив голову, я прошел за ней в конец коридора, Там была маленькая спальня, где пахло плесенью, как и во всех остальных помещениях. На стенах пузырились отвратные замызганные обои в цветочек.

— Кровать рядом, в кладовке. Донесем, как вы думаете?

— О чем разговор!

Тут я, как выяснилось, погорячился, потому что кровать оказалась не из универмага, обслуживающего рабочих завода «Рено», а из злого орешника толщиной с кирпич. Я здорово измучился, пока втаскивал ее в комнату с отклеенными цветочками. А втащив, повалился на матрац, отдуваясь, как тюлень. В тюрьме я изрядно заржавел, и после этого подвига у меня едва не отвалились руки.

— Устали? — спросила она.

— Немножко. В четырех стенах поневоле становишься подагриком.

— А вы умеете грамотно говорить, если захотите, — заметила она.

— Читал в камере словарь. Специально зубрил эффектные словечки. Вообще в каталажке многому можно научиться. Женщины это знают.

Я явно заинтересовал ее, а этого-то мне было и надо. Эта мания — даже, скорее, потребность — одолевала меня всякий раз, когда на горизонте возникала съедобная баба.

— Прошу прощения, — сказал я, — но не могли бы вы назвать мне свое имя?

— Эмма.

Глядя в сторону, я повторил: «Эмма». Голос мой звучал странно, дыхание участилось, но переноска тяжестей была здесь уже ни при чем.

Эмма… Имя ей шло. По мере продолжения нашего знакомства я все больше убеждался в ее абсолютной гармоничности.

Она встала передо мной, вызывающая и даже чересчур привлекательная, — пожалуй, даже слишком…

— Вам меня хочется, а? — спросила она с улыбкой.

Улыбка эта скорее напоминала хищный оскал. Ее рисовка и бравада бросались в глаза.

Я стал подыскивать подходящий ответ; мне очень не хотелось выглядеть в ее глазах тюфяком.

— Что за вопрос, — сказал я. — Вас должно хотеться всем мужчинам, достойным этого звания.

— У вас давно не было женщины?

— Достаточно давно, чтобы совершить глупость. Берегитесь, мадам Эмма…

— Не называйте меня «мадам Эмма»: это звучит как в борделе. И не надо давать мне указаний, особенно таких… Я не боюсь мальчишек вроде вас.

— Правда?

— Правда!

Незаметно для себя я встал и начал приближаться к ней. Никогда еще мне так сильно не хотелось обладать женщиной.

Я приблизился настолько, что почувствовал через рубашку тепло ее груди, и застыл, глупо, как корова перед палисадником. Мои руки снова играли со мной злую шутку: они висели на концах запястий, точно две свинцовые гири…