Убить судью - [23]

— Дас ист кляйне презент! Ферштейн?

Официант, лопоухий турок, который явно еще неделю назад пас овец высоко в горах, весь покраснел, стал трястись и жать руку немцу.

— Он так делает, чтобы его запомнили и хорошо обслуживали. Я уже видел, он за завтраком тоже ручку дарил официантке. — Хот-Дог ухмыльнулся, как будто раскусил страшную тайну пожилого немца. Но еще одну страшную тайну раскусил я, когда посмотрел на забинтованную ляжку старика.

— Не узнаешь его, Хот-Дог?

— Я в сорок пятом еще не родился, не помню... Пепси, твой дедушка с ним под Курском на танках хлестался?

— Да, наверняка, надо было его с собой взять, вот бы дед ему устроил отпуск!

— Да вы че, посмотрите, Хот-Дог, ты ему вчера в ляжку стрелу запустил! Из лука!

Мы все одновременно заржали. Немец занервничал и стал зыркать на нас.

— Вот почему, когда эти евротрэшевцы галдят, им все равно, а как мы над ними смеемся, так сразу и начинается, что мы варвары!

Хот-Дог спросил меня, кто такие евротрэшевцы. Я не знал, что и ответить...

— Понимаешь, Хот-Дог, для меня эти все, кто живет в Европе, ты же их видел в аэропорту, идут, с вонючими рюкзаками, в старых джинсах, одежду прямо на пол могут кинуть, и сесть на пол могут, и лечь, и все их дети на полу зачаты! Они поэтому все теперь и объединяются, потому что нет теперь у них никаких различий, один заплеванный асфальт, одни офисы, одни деньги — евротрэш, то есть мусор, европейский мусор! — Я понимал, что Хот-Дог все равно ничего не понимает, но он мой друг, и я не поленился объяснить ему то, что сам с трудом понимаю.

— У меня день рождения в один день с Наполеоном. — Пепси загорелся от моих слов какими-то своими эмоциями. — Друзья сказали, слушай радио, мы тебе песню заказали, я целый день слушал, и весь день там говорили про Наполеона, оказывается, сейчас Европа такая, какой ее хотел сделать Наполеон, когда воевал, он хотел их всех объединить, и вот они и объединились.

— И что, дождался?

— Кого?

— Песни!

— А, да...

— Че за песня?

— Брайана Эдамса, из фильма «Робин Гуд — принц воров»... мне тогда нравилась...

— Давайте его пристрелим из лука! — Наташа все это время не слушала нас и соображала. И вот сообразила.

— Как?

— Так, где вы вчера немца подстрелили? Там ведь выдают луки?

— Да, выдают... там стрельбище... луковое...

— Лук надо выкрасть, выкрадем и в сауне его пригвоздим!

— Чем?! Там же стрелы с беспонтовым наконечником! Мы его в лучшем случае раним, как этого фрица.

Наш разговор напоминал сходку партизан в Брянском лесу. Немец запереживал и пошел к морю от греха подальше. Видимо, кое-что он понимал из русской речи, значит, прошлое его было интересным.

— Надо сделать наконечник, реальный наконечник, железный! — Наташа стала выпучивать глаза, и это ничего хорошего не предвещало, видимо, и вправду придется нам валить судью из лука.

— А где мы тут железо нароем! — Пепси опять ухмыльнулся, оголив свою челюсть.

— А у тебя во рту — целый рудник! — Наташу понесло. — У вас еще осталось?

Хот-Дог нагнулся под стол, вывернул язычок своих кроссовок Puma, достал из-под этикетки, на которой указана страна-производитель и размер обуви, пакетик с гашишем.

— Нормально!

— Дай Пепси покурить!

— Да вы че, а как мои зубы? Они же без коронок пропадут!

— Зубы должны дышать! У тебя сколько эти коронки?

— С восьмого класса!

— Ну и как ты, о чем ты думаешь?! Ты о здоровье своем совсем не думаешь! Их пора менять, давай покури, и, это, как их выковырять?

— Да элементарно, вилкой! — Хот-Дог пошел к стойке бара за вилкой, Наташа достала сигареты и стала забивать одну из них гашишем для психологической анестезии Пепси.

Я еще с трудом понимал, что происходит, когда четыре коронки лежали на столе рядом с блюдцем, где таяло недоеденное мороженое. За соседним столиком плакала турецкая девочка, которая смотрела, как Хот-Дог добывал железо изо рта Пепси. Все остальные столики опустели после первой выковырянной коронки. С водяных горок раздался визг. Какой-то взрослый толстый турок, видимо, впервые съехал вниз, и так это ему понравилось, что он стал пинками загонять наверх своего товарища, которому явно не хотелось кататься. Он боялся, пытался вырваться, но толстый турок настаивал. Я бы и дальше наблюдал за ними, но вдруг подумал: ха, а как мы выкуем наконечник?!

Всем стало нехорошо. В основном оттого, что я подумал об этом как-то слишком поздно. И я решил спасти ситуацию. Это вообще у меня как-то хорошо получается — спасать ситуацию. Я знал про себя, что многое могу, просто мое время еще не пришло. Вообще-то оно уже приходит, только пока как-то обрывочно. Этой осенью поздно ночью ко мне домой постучались. Я открыл дверь. На пороге стоял директор нашей атомной станции Станислав Олегович. Он был в белом костюме, с которого стекала осенняя грязь. Станислав Олегович сказал, что убил человека, и заплакал. Я провел его в свою комнату, налил воды. От Станислава Олеговича пахло алкоголем. В этот день он проводил встречу на высшем уровне. В связи с развитием либерализма у нас в стране к нам в город стали иногда пускать иностранных «партнеров». И вот на станцию приехал какой-то американский бизнесмен. Он вел переговоры с нашим руководством о чем-то деловом, и Станислав Олегович, как и полагается, после переговоров повез американца в ресторан. Там он его так укатал, что американец совсем потерял контроль над собой. Как матерясь рассказал Станислав Олегович, в Америке превращаться в скотов не позволяет общественное мнение. И релакс можно устраивать только по строго определенным правилам. В нашем закрытом городе американец на сто процентов ощутил, что же такое настоящая свобода. Станислав Олегович с трудом запихал его в автомобиль и повез в гостиницу. В машине американец устроил настоящий скандал. Он пинал ногами по голове Станислава Олеговича, которому и так было нелегко управлять автомобилем, блевал в пепельницу, матерился на русском языке. Наконец он закричал, что хочет отлить, и на полном ходу выпрыгнул из автомобиля прямо на центральной площади. Станислав Олегович ударил по тормозам и посмотрел в зеркало заднего вида. Странно, но американец, совсем живой, стоял посреди дороги у огромной лужи и спускал штаны. Напротив лужи с одной стороны дороги стоял памятник нашему бывшему вождю, с другой стороны дороги — городская мэрия. Оба этих памятника архитектуры были очень дороги Станиславу Олеговичу. Он вышел из автомобиля и побежал на американца. Тот как ни в чем не бывало стоял и ждал, когда же реально начнется процесс мочеиспускания. Станислав Олегович запрыгнул на шею американца, повалил его в лужу и, приговаривая: «Вот вам за Ирак», принялся дубасить бизнесмена своими огромными кулаками. У американца окончательно спали брюки, Станислав Олегович попытался одеть его, но безуспешно. Больше всего Станислава Олеговича смущало не то, что он все-таки убил американца, а то, с каким хамством сигналили проезжающие по ночной центральной улице машины двум мужчинам, один из которых был без штанов, а другой сидел на нем и махал руками. Действительно, все это напоминало секс в грязи, и Станислав Олегович решил, что опозорился, и опять заплакал. Я раздел Станислава Олеговича и уложил спать. Потом я взял из его кармана ключи от машины, съездил на центральную площадь, выловил американца из лужи. Конечно же, он был жив, просто слегка ошалел и извинялся за все, что они сделали с мусульманским миром. Я отвез американца в гостиницу, потом вернулся домой и почистил грязный костюм Станислава Олеговича. С тех пор я смело мог брать отгулы и уходить в отпуск, когда захочу, даже не предупреждая руководство. Но самое главное, после того эпизода я окончательно понял: нами управляют несостоятельные люди. Просто они все так удобно разложили — назвали молодое поколение потерянным, а сами спокойно просирают все, что им досталось волею судеб. Мы гораздо умнее, гораздо жизнеспособнее и сильнее, но пока подождем... подождем.