Убить сову - [29]

Я вынул из своей сумы толстую сальную свечу, зажег от чадящей тоненькой свечки и поставил на грубый столик в углу. Рядом достал серебряную коробочку со святыми дарами.

Ральф говорил унылым тихим голосом, отвернувшись от меня и оставаясь в тени. На исповеди он не признался ни в чём, чего не говорил раньше — гордыня, лень — не думаю, что он и вправду был в этом виновен, но он судил себя строже, чем большинство людей.

— Прощаю тебе грехи твои во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, аминь.

Я поднял оплывшую свечу, чтобы поднести её поближе к Ральфу, и собрался положить в его рот гостию [10], но зацепился рукавом за край стола, и свеча наклонилась. Несколько капель горячего воска пролились на руку Ральфа.

— Прости, Ральф! Должно быть, я обжёг...

Я вдруг понял, что он не дрогнул, не отдёрнул руку. Три капли белого воска лежали на его коже, но он не чувствовал ожога. Он увидел, что я смотрю на руку, и тут же потупился. С запоздалым вскриком он поспешно натянул на неё одеяло.

Я отшатнулся. Я не хотел этого, но Ральф заметил моё отвращение, и лицо у него стало испуганным. Теперь я слишком хорошо понимал, чем на самом деле болен этот несчастный. Да помилует его Бог! Я ничего не смог сделать в этот ужасный момент осознания и лишь неподвижно стоял со свечой в дрожащей руке. Ральф сгорбился в тени, его подбородок почти касался груди. Мы оба молчали. Мне нечего было сказать, чтобы утешить его.

Я собрался с мыслями и торопливо завершил начатое. Потом потушил свечу и сунул назад в суму. Я знал, он не хочет, чтобы я произнёс то страшное слово, я и сам не мог заставить себя его выговорить. Думаю, мы оба верили, что если это слово останется невысказанным, то каким-то образом останется и надежда.

— Да пребудет с тобой Господь.

На это не последовало ни ответного движения, ни привычного «аминь», только отчаянная мольба в его глазах.

Я вышел и устало прислонился к закрытой двери. Джоан говорила со старой вдовой Летицией, которая уселась массивным задом на стену колодца и, очевидно, выкладывала новую сплетню. Джоан обернулась на звук закрывающейся двери, нашла взглядом моё лицо. В её глазах было то же страдание, та же безмолвная мольба, что и у Ральфа. Но прежде чем я успел что-нибудь сказать, Летиция с трудом слезла с колодца и заторопилась ко мне.

— Ну, как он, отче? Вот бедняжка. А я как раз говорила дорогой Джоан, у меня есть кое-что от лихорадки, по рецепту моей старой матушки, сделано из лучших белых маков. Мой покойный муж, упокой Господь его душу, очень верил в это средство. Под конец он постоянно его пил, даже если не хворал. Говорил, только оно ему и помогает от головной боли. Уж так он страдал от этих болей. Знаешь, странно в это время года подхватить лихорадку, но все времена года перевернулись вверх тормашками, с тех пор как появились эти чужестранки. Чужаки всегда приносят несчастье. Когда я была маленькой, в деревню пришли проповедовать какие-то монахи, дикого вида свора. Звали себя блаженныеми. Мастера Совы быстро с ними разобрались, но когда монахи исчезли, поднялся крик — пропали трое детей. Их вся деревня искала, но так и не нашла ни волоска. Я думаю, чужаки утащили детишек, чтобы продать в Лондоне или во Франции, или ещё в каком-нибудь гиблом месте. Эти женщины ведь из Франции, да? Не удивлюсь, если они сглазили твоего мужа, Джоан, потому он и хворает. Скоро я тебе это точно скажу.

Летиция потянулась мимо меня к дверной щеколде. Я увидел испуганное выражение лица Джоан и, крепко схватив старуху за руку, оттащил её от двери.

— Он только что уснул. Пусть отдыхает. Но если у тебя найдётся час свободного времени, тут есть семья, которая не отказалась бы от твоей помощи.

Крепко стиснув пухлую руку, я потащил Летицию по улице. Может, мне и удастся отвлечь её сегодня, но она непременно вернётся. Я думал о том, как долго Джоан сможет удерживать эту дверь запертой от Летиции и всей остальной деревни.

Настоятельница Марта

— Пошёл вон! — приказала я. — Убирайся вон, сейчас же. — Я строго указала упрямцу на открытую дверь трапезной.

Леон, лохматый чёрный пёс Пастушки Марты, дружелюбно разглядывал меня, как будто не мог поверить, что я обращаюсь именно к нему, и продолжал отступать к Пастушке Марте, сидящей за длинным обеденным столом. Он плюхнулся на пол перед очагом и подкатился поближе к её ногам, в ожидании, что сейчас ему почешут живот.

Учительница Марта и Кухарка Марта обменялись улыбками. Обе знали, что эта паршивая собака не обращает внимания ни на кого, кроме хозяйки.

— Может, разрешим ему остаться? — попросила Кухарка Марта. — Ты же знаешь, бедняжка начинает выть, если мы оставляем его снаружи.

— При условии, что он не будет лизать свои... Ладно, только не позволяйте псу бродить по комнате, — проворчала я.

Вот уж в самом деле бедняжка! Ростом с осла и такой же упрямый. Но настаивать на том, чтобы выгнать Леона, бесполезно. Мы только потеряем время, пытаясь его выставить, а мне хотелось поскорее начать очередное заседание совета Март, назначенное на сегодняшний вечер. До вечерней службы оставалось меньше часа, а мне хотелось подготовиться к приёму этой девочки, Агаты, нашей новой бегинки.