Убить Ленина - [15]

– И что же? – тупо спросил Виталик.

– Была проведена селекция, искусственный отбор, в результате которого биологически сильная и жизнеспособная масса народа была уничтожена, истреблена физически, а наверх поднялись подонки, которым были созданы благоприятные условия для развития и размножения, чего не произошло бы ранее по той простой причине, что эта падаль не смогла бы себя прокормить сама, а уж тем более – своё потомство, при наличии такового.

– Это я понял, а дальше, – вникая в суть сказанного, произнёс Виталик.

– А дальше всё очень просто – мы и есть те потомки ни на что не способной падали, которой Ленин создал искусственные условия развития. Он вывел во всех нас «красный ген», мы больше не люди, а просто никчёмная биомасса, которая ест, пьёт, спит и размножается! Вот поэтому русские, по моему мнению, и являются ни на что не способным народом. Потому что генофонд тех, кто был способен на многое, был просто истреблён физически. Что может сегодняшний русский? Ничего! Только украсть, пропить, набить другому морду! Это уже не люди в привычном смысле этого слова. Это национальная катастрофа! – закончил Эрнст.

Виталик сидел подавленный. Что ни говори, а Эрнст был прав. И какой бы горькой ни была его правда, но он ясно сформулировал теперь ему.

Виталику, то, что бродило лишь только в подсознании. «Мы биомасса», – думал Озеров и тупо смотрел на стол, заваленный бутылками. Его взгляд упал на Кристину. Она уже заснула под звуки пламенной речи Эрнста и не услышала той страшной правды, которую вымолвил теперь уже её друг.

Настроение Виталика было вконец испорчено. Он ощутил себя каким-то животным, которое, по словам Эрнста, «ни на что не способно». Эрнст тем временем стал будить Кристину. Наконец она подняла голову и что-то забормотала спросонья. Лебедев с Бельской исчезли из комнаты и Виталик остался один.

«Биомасса», – тупо думал он и вылил остатки водки в свой стакан.

«Искусственная селекция», – ещё злее подумал он и выплеснул содержимое стакана в своё горло. После этого, зажевав колбасой, он направился курить. Его немного покачивало из-за выпитого в этот вечер, но он не обращал на это внимания. «Никчёмный народишко, который уже и плодиться разучился» – зло думал Виталик и делал глубокие затяжки своей дешёвой сигаретой. Наконец его совсем развезло. Он еле дошёл до кровати и повалился на неё. Эрнста всё ещё не было, когда Виталик уже погрузился в забытьё…

2

На следующий день Виталик сидел на Ленинградском вокзале и ждал свой поезд. Он ехал домой. Ленинградским все называли вокзал по старинке, ещё с советских времён. До поезда оставалось примерно полчаса и ему страшно захотелось курить. Подняв с кресел свою дорожную сумку, он вышел в двери главного входа. Он был один, Кристина осталась на каникулы с Эрнстом, который не мог никуда уехать, поскольку работал на кафедре. По поводу потери своей подруги Виталик больше не горевал. Он свыкся с обстоятельствами и чувствовал теперь даже какую-то внутреннюю свободу.

«Что ни говори, а всё делается к лучшему», – оптимистично думал он, доставая из кармана куртки свои сигареты. Порывы резкого ветра со стороны Балтики долго мешали ему прикурить и он, спрятавшись от ветра в дверях главного входа, наконец-то зажёг свою сигарету. Сделав глубокую затяжку, он осмотрелся. В глаза ему бросилась кучка бомжей, стоявших кругом и разливавших средство для чистки ванн в пластиковые стаканчики.

«Сейчас они будут пить эту гадость», – подумал Виталик и его передёрнуло от отвращения. В памяти всплыл вчерашний разговор. «Никчёмная биомасса! Что они могут? Украсть, пропить, набить морду!» – звучали в голове Виталика пылкие слова Эрнста. И действительно, словно в подтверждение его слов, среди бомжей завязалась драка – они не поделили своё пойло и теперь двое из них яростно и с остервенением молотили по голове другого, более старого, который только беспомощно защищал от града сыплющихся на него ударов голову.

Вскоре появилась милиция и бездомные разбежались. Виталик курил и осматривал других прохожих в этот час. Хмурые озабоченные лица, одеты как попало, они кутались под порывами ветра в свои плащи и куртки.

Радости на их лицах не было. Только печать горя, забот, нужды. Виталику вдруг стало стыдно за то, что он русский.

Он вспомнил, как несколько лет назад была потоплена в крови Чеченская республика. Эти жизнерадостные гордые кавказцы, а ведь они хотели свободы всего-навсего. Не хотели жить под русским гнётом, гнётом тоски, скудоумия, варварства, наконец. На глаза Виталику попался один кавказец, он также стоял и курил в стороне, злобно оглядывая прохожих. Виталик, конечно же, понимал его, но помочь ничем не мог. Вскоре на площади перед вокзалом появился автобус. Из него пёстрой толпой высыпали какие-то иностранцы.

«Туристы», – подумал Озеров и прислушался к их речи. Они говорили по-английски. Их беззаботные лица светились счастьем и радостью жизни. И какой мощный контраст они являли собой убогой и серой русской толпе. Виталик сплюнул в сердцах, потушил свой окурок и посмотрел на часы. До поезда оставалось пятнадцать минут, и он не спеша пошёл на перрон вокзала, слившись с серой массой других пассажиров.