Убить королеву - [63]

Но этого не случится, потому что Кит — девушка по имени Катерина. И я впервые понимаю, что это значит. Она не представляет для меня интереса в этом расследовании. Королева и министры никогда не узнают ее имени. Да, она лгунья, но лжет не потому, что участвует в заговоре католиков и хочет убить королеву.

Это значит, что мой интерес к ней, отрицать который я больше не могу, не опасен. Ни для одного из нас.

Я смотрю в окно, на шумную толпу — город встречает Двенадцатую ночь. Еще один праздник, которого я избегаю. Из-за толп, из-за пьяных, из-за веселья, которого я не чувствую ни в эту ночь, ни в другие. Последний раз я был на этом празднике вместе с Марло. Многого я уже не могу припомнить, но помнится, у него в волосах были ветки, а у меня ягоды, мы оба оделись как Человек-Падуб — это зимняя ипостась Зеленого человека, языческого духа. В Двенадцатую ночь не нужно притворяться тем, кем ты не являешься, как я делаю всю жизнь.

Кем бы я стал, если бы не был Тоби, шпионом, шифровальщиком, искусным лжецом? Жил бы я в этой квартирке, тесной и гадкой, как вся моя жизнь, запершись и никого не впуская внутрь? Или я смог бы сказать, наконец, правду? Что, если, притворяясь кем-то другим, я стану ближе к самому себе? Изменит ли это что-то? Один день остается до того, как все изменится окончательно. Я не знаю. Но знаю, что здесь ответа не найду.

Я встаю, накидываю плащ и выхожу на шумную улицу.

Глава 29 Кит «Пансион у Дельфиньей площади», район Доугейт, Лондон 5 января 1602 года

В животе как будто ползают змеи.

Завтра представление. И все остальное тоже завтра. Месть за отца, прощание с Тоби, исчезновение навеки. Как в стихах. Неожиданная смерть, неразделенная любовь, неутоленная похоть. Целая жизнь, сжатая в два часа и сорок восемь минут.

Я сижу на тюфяке и слышу шум на улицах сквозь щели в окне. Наступила Двенадцатая ночь, и город кипит. Приготовления продолжались много дней. Там, снаружи, музыка, еда, костры, процессии, пантомимы и трубачи. На всех перекрестках высятся самодельные деревянные подмостки, везде развешаны фонари, окна, двери и заборы увиты плющом, украшены еловыми ветками и лентами всех цветов радуги. Воздух кажется густым и сладким от запаха праздничных пирогов и вина. По дороге с рынка я видела в Чипсайде мраморный фонтан, наполненный вином. Оно струйкой лилось изо рта ангелочка, и все желающие могли наполнить им чашку. Я бывала на празднике в Труро, в Корнуолле, но он не шел ни в какое сравнение с этим.

Если закрыть глаза и глубоко задуматься, я смогу вспомнить праздники с отцом. До того, как я заявила, что уже взрослая, а праздники для детей, до того, как я сказала со злостью и отчаянием, о которых теперь сожалею, что я и без того каждый день притворяюсь кем-то другим и карнавалы мне для этого не нужны. Последний раз мы участвовали в этом празднике, когда мне было лет двенадцать или около того. Мы с отцом нарядились нищими — я надела рваное шерстяное платье, он такие же штаны, дурно сидящую рубаху и куртку и низко надвинутую шапку. Выглядел он в точности как я теперь. Он любил Двенадцатую ночь и ходил на карнавал и без меня. Может быть, ему нравилось на целую ночь становиться другим человеком.

Я сползаю с тюфяка и копаюсь в куче сваленного в углу тряпья. Я купила все это утром: чулки, изящные сапожки на шнуровке, сорочку, юбку, кокетливую шапочку с пером. Все золотое, черное и серое. Такие наряды я носила, пока была леди Катериной Арундел. Я не сразу вспоминаю, как надевать все это, путаюсь в шнурках и подвязках. Я отвыкла от женской одежды. Растрепанные волосы не лезут под шапочку, так что я нахожу несколько шпилек и подбираю их, как могу. Раз уж в Двенадцатую ночь положено примерять на себя другую судьбу, этот вариант не так и плох.

— Вы куда это собрались? — вопрошает Йори из-за занавеси.

Наверное, он услышал шелест ткани и мои ругательства. (Привычка, подхваченная от Тоби. Отец был бы недоволен.)

— Хочу прогуляться немного. Подышать свежим воздухом. Посмотреть, как празднуют Двенадцатую ночь в Лондоне.

— Что?!

Я слышу скрип — он встает со стула за письменным столом и подходит к занавеси.

— Вы уверены? Представление завтра. Выходить в толпу рискованно. На вас снова могут напасть. Как вы оделись?

Я выхожу на его сторону комнаты, и он смотрит на меня, как будто видит привидение.

— Почему вы надели именно это?

Я думаю и наконец нахожу способ объяснить так, чтобы Йори понял.

— Завтра представление.

— Да. — Йори хлопает глазами.

— Послезавтра все станет по-другому. Для тебя, для Кейтсби и его людей, для Англии, для католиков. Кейтсби говорит, что изменится весь мир.

— Да.

— Для меня все уже изменилось, Йори. В то мгновение, когда убили отца. Я больше не чувствую себя Катериной Арундел. Да я и не Катерина Арундел.

— Значит, не Катерина? — неуверенно спрашивает он.

— Что бы ни случилось завтра, я уже никогда не стану ею. Даже если все получится, если Кейтсби вернет мне Ланхерн и я смогу жить там в свое удовольствие, с титулом, деньгами и поместьем, я все же не буду ею. Завтра я стану убийцей. Цареубийцей. — Я подчеркиваю голосом последние слова. — Возвращение в деревню и притворство этого не изменят.