Убить Герострата - [37]

Мне тогда было шестнадцать, я перешла в десятый класс. Застукав нас на веранде за страстным поцелуем, тетя Катя, кстати, педагог-дефектолог, популярно объяснила, что дети у нас, возможно, и будут нормальными, но вот внуки - сплошь дебильные уроды. На резонное возражение, что мы вовсе не собираемся заводить детей и внуков, она ответила, что дурацкое дело - нехитрое, и пожаловалась моей маме. Мама сгребла меня в охапку и увезла в Сочи на две недели раньше намеченного. К следующему лету у меня все перегорело, а Валерка женился на однокурснице.

- Располагайтесь, - сказал мой кузен-племянник, открывая дверь дома. - Хочешь, можешь в свою комнату, там никто так и не живет.

“Моя” комната располагалась под самой крышей, в мансарде. За день солнце нагревало ее, и ночью от крыши шло приятное ровное тепло. Окно выходило на запад, и я вечерами лежала на скрипучей довоенной лежанке, смотрела, как огромное краснорожее солнце скатывается за березовую рощицу, и мечтала о прекрасном принце... Уж никак не о Герострате!

Но теперь в мансарде уже не пахло, как раньше, мышами и пылью. За те четыре года, которые прошли с моего последнего приезда, все изменилось. Лежанки не было, на ее месте располагалась зеленая тахта. Скрипучий стул сменило громоздкое кресло, а шкафчик, который дедушка Женя сделал из росшей когда-то за домом сосны, - нелепый лакированный комод с латунными накладками. Наверно, только занавески остались прежние, когда-то бежевые, а теперь какие-то палевые.

С лестницы донеслось пыхтение и топот, показалась огромная лохматая собачья голова. Через секунду на тахте сидело бело-серое чудовище, глаза которого прятались за длинной челкой.

- Это Минька, - сказал Валерка. - Или Зинька.

- Как это? - не понял Корнилов.

- Миннезингер фон Аушенбах. Бобтейл. Аристократ. Сокращенно Минька. Или Зинька. Откликается и на то, и на другое.

- Он в доме живет? - спросила я.

- Нет. У ворот будка. У Лариски на шерсть аллергия. А Пашке щенка подарили. Пришлось его здесь поселить. Щенка, я имею в виду. Лариска все равно сюда почти не приезжает. Предпочитает Канары или Коста-Браво.

- А кто его кормит?

- Сторож. Пока вы здесь, покормите, я сторожа предупрежу. “Чаппи” на кухне. Ладно, бывайте, - Валерка нетерпеливо покручивал на пальце колечко с ключами, - труба зовет. Не подожгите дом. Продуктов хватит дня на три, потом привезу еще. Если что - звоните. Кстати, вы здесь надолго?

- На недельку, - вылез Андрей, опередив меня. - А там видно будет.

Краснорожее солнце закатилось за изрядно поредевший березняк. Мы соорудили гигантский омлет с шампиньонами и ветчиной и зачем-то потащили его наверх. Хотя Лариса и презирала дачу, теперь все здесь дышало ее пошлым снобизмом. Вещи были пусть не самые дорогие, но новые и отчаянно вульгарные. Всюду какие-то дурацкие абстрактные картинки, крикливые безделушки. Лучше бы бабушка завещала маме не квартиру, а дачу. Когда-то я так любила этот большой, нелепо выстроенный дом. Теперь мне все здесь действовало на нервы. Только мансарда, даже обставленная заново, еще сохранила что-то теплое, мое.

Корнилов развалился на тахте и листал какой-то лакированный журнал с картинками, похрустывая чипсами. Судя по всему, он почувствовал себя в безопасности и успокоился. Заросшая щетиной физиономия излучала негу и довольство. А мне вот было кисло.

Я устроилась в кресле, неожиданно уютном - наверно, все, что в этом доме еще оставалось нормальным, сослали на чердак. Першило в горле, щипало в носу - все-таки заплыв в канаве не прошел даром. Псина, которая до того постоянно крутилась под ногами, невоспитанно выпрашивая куски ветчины, теперь с жадностью хрустела внизу на кухне сухим кормом. Не могу сказать, что не люблю собак, просто предпочитаю маленьких. Такс, например. Или французских бульдогов.

- Слушай, хватит всякую дрянь читать, - сказала я. - Ты мне действуешь на нервы.

- А что еще делать? - удивился Корнилов. - Кстати, почему здесь нет телевизора?

- Не знаю. Раньше был. Да брось ты этот журнал идиотский! - рявкнула я, когда он снова потянулся за прессой. - Ты шуршишь страницами и мешаешь мне думать.

- Тихо, Чапай думать будет! - хихикнул Андрей. - О чем, умная ты наша?

- О том, о чем ты думать не хочешь. Или не можешь.

- Что-то ты больно разговорчивая стала!

- Тогда ты поговори. Знаешь, расскажи-ка мне все сначала. Как ты попал к этому Ладынину?

- Ну на фига тебе это надо? - заорал Андрей, швыряя ни в чем не повинный журнал в угол. - Что тебе неймется? Тебя это вообще касается?

Я только глазами захлопала. Ну это же надо! Меня это, видите ли, не касается! Мою квартиру превращают в помойку, за мной гонятся, в меня стреляют, я попадаю в какие-то притоны, автокатастрофы и сточные канавы - а причина всего этого меня не касается! Как вам понравится такое хамство?!

Но Герострат уже сообразил, что зарвался. Нет, извинятся он, разумеется, не стал - как можно пасть так низко! - но до изложения фактов снизошел.

Когда-то, еще до армии, Корнилов ухитрился с грехом пополам закончить два курса нашего института курортного дела. Потом неудавшегося экономиста за что-то выперли. Исполнив патриотический долг в стройбате, он все никак не мог найти свое призвание и кочевал с места на место. До нашего знакомства Андрюша успел потрудиться экскурсоводом, спасателем на пляже, барменом и продавцом газет. Потом он поработал чем-то вроде массовика-затейника в санатории “Россия”, а еще через некоторое время какой-то родственник предложил ему непыльное местечко в “Би Лайне”. Целый год Корнилов ходил в галстуке, сидел в офисе и гордо именовался “менеджер”.