Убежище идола - [6]
2. ПУТЕШЕСТВИЕ В МАНКЕСИМ
— Поднялись, значит, ни свет ни заря? — изумилась служанка. — А Нана Оту послал меня вас будить. Велел собрать все в дорогу, велел вам выкупаться… А ну-ка, пошли за мной.
Делать нечего, пришлось, бросив калебасы[18] в воду, идти за служанкой. Она привела их в ванную комнату и принялась мыть одного за другим. Опокува постаралась, правда, улизнуть — так со сна было холодно! — но служанка поймала ее у самой двери и окатила холодной водой из чана. Мальчишки чуть не померли со смеху, глядя на это зрелище. Зато потом их мужество было вознаграждено: всех троих повели в соседнюю комнату и выдали по новому фугу[19] мальчишкам и платье с цветочками — Опокуве. Она сразу же надела его и побежала показаться всем в новом наряде.
Тем временем рассвело. Большой дом жил уже своей обычной жизнью. Слуги сновали туда-сюда, выполняя последние указания вождя, и их резкие голоса звенели под сводами. Ребята вдоволь наелись горячей овсяной каши и присоединились к группе людей, собравшихся под тем же деревом, что и вчера. Подходили и подходили те, кто должен был сопровождать вождя в Манкесим. Боафо гордо зажал в руке конец веревки, к которой был привязан пес. «Сидеть!» — покрикивал он на пса, но пес и не думал выполнять строгое приказание. Он весело прыгал и дергал веревку, нюхал следы проходивших мимо людей, взвизгивал и тихонько скулил, вопросительно поглядывая на хозяина, — ему передавалось общее волнение, и он рвался в путь-дорогу.
Первые лучи утреннего солнца осветили крыши домов. Легкое движение пробежало по всем собравшимся, а потом голоса вдруг умолкли и люди повернулись к главному входу в личные покои вождя. Двери распахнулись, четверо слуг — самых высоких и сильных — вынесли паланкин. В паланкине восседал сам Нана Оту, а сзади почтительно шли старейшины. Один из слуг нес над вождем государственный зонт, высоко подняв его в сильных руках. Другой — говорящий барабан[20] на левом плече, а третий — резной рог, в который тут же и стал трубить.
Опакун Фунн, толкователь, и верховный жрец Окомфо Квеку Ампеа торжественно ступили навстречу вождю и, обойдя процессию, встали сразу же за паланкином. Они были готовы следовать за своим вождем: оделись, как подобает случаю, лица их были торжественны и серьезны, и они стремились быстрее двинуться в путь. Нана Оту тоже приготовился к свиданию со святыней: его бритое лицо, его руки и плечи были разукрашены золотым узором, богатое белое кенте[21] переброшено через плечо. Черные перекрестные полосы, а между ними — три символа племен Абуры украшали кенте вождя. Да, это был настоящий вождь, и он плыл над толпой в своем паланкине, как и подобает вождю. Все было готово, пора трогаться в путь. Но люди чего-то ждали, и скоро ребятам стало ясно, чего именно.
Из дома вышел старец. Он шел медленно и спокойно, одет был в простое белое фугу, и его не окружали слуги. Но с первого взгляда было ясно, что человек он не простой. Два других старца, тоже в белом, так же медленно шествовали за ним, и один из них держал бутыль с джипом. Все трое, обогнув слуг и старейшин, прошли вперед и встали лицом к паланкину. Тот, кто пес джин, открыл бутыль, передал ее старцу. И старец заговорил, покачиваясь в такт собственным своим словам. Он говорил протяжно и громко и капля за каплей лил джин на сухую землю:
Старец закончил возлияние богам. Он перевернул бутыль, и остатки влаги впитала в себя изголодавшаяся земля. По толпе прокатился долгий пронзительный вопль. Процессия тронулась в путь — старец в белом фугу, джин, отданный земле, проложили ей путь.
Процессия двигалась по деревне, а по обеим сторонам дороги стояли мужчины, женщины, дети. Они стояли уже давно: они хотели видеть вождя во всем его великолепии. Вождь плыл мимо них в паланкине, и люди махали руками, и приветственные их крики долго еще висели в знойном воздухе. Жители Абуры взывали к богам, молили о благополучном исходе паломничества, желали здоровья и удачи вождю.
Но вот последняя хижина осталась позади, процессия вступила в лес — на тропу, ведущую в Манкесим. Путь был не слишком дальним, всего около пятнадцати миль[22], можно было идти не спеша. Вождь со свитой медленно подвигались вперед под сенью деревьев: Нана Оту, толкователь, верховный жрец, а потом уже все остальные, и в их числе — Опокува, Агьяман и Боафо с псом на веревке.
Солнце стояло уже высоко, и вечный мрак густого, дремучего леса чуть отступил перед ним. Опокува принялась разглядывать людей, сопровождавших вождя, — теперь у нее было на это время. Вот важно ступает верховный жрец, изо всех сил стараясь придать себе солидный вид. Но солидного вида не получается: в глазах у жреца тревога, на лице беспокойство. Боится он, что ли? Но чего ж ему бояться? Неужели Нананомпоу? Даже она, Опокува, не боится. Пока не боится, во всяком случае. А там будет видно… И потом, она пойдет к идолу не одна, с ней — Нана Оту и ее друзья, и он — верховный жрец племени. Она на него надеется. А он боится. Странно…
