Убежать от себя - [27]

«Быстренько радиодяди сориентировались, – зло подумал он.– Я и для себя еще ничего не решил, а они уже за меня все обсудили и похоронить успели. Так и на коллегии будет. Стоит ли себе нервы портить, когда игра сделана задолго до первого свистка?! Поди, уже на следующий день после коллегии половина подхалимов здороваться перестанет. Может, и к лучшему…»

Рябов не хотел признаться даже на мгновение, что принял хоть какое-то конкретное решение, хоть как-то определил линию своего завтрашнего поведения. Где-то в глубине сознания родилась сосущей болью мысль: «Как буду жить, если перестану работать с ребятами?» Он отогнал ее немедленно. И не потому, что боялся неопределенности, а потому, что сама эта мысль казалась ему не столько кощунственной, сколько совершенно невозможной.

«А в общем почерке команды…– он слишком легко заставил себя снова думать о деле: за долгую прожитую жизнь привык как можно больше думать о деле, чем о сопутствующих ему мелких гадостях, – главное, сохранить свой стиль. Выиграть можно только при условии, что будем играть свою игру. В прошлом клубном турне поддались канадскому настрою, захотели показать, что не боимся жесткой игры, и сразу преимущество в скорости протекло сквозь пальцы -все звенья заиграли средне. А со средней игрой не добьешься победы. Игра, как деньги, они или есть, или их нет. Еще надо отправить Колю на повторный рентген. Боюсь, что ушибленный палец на левой, ловящей, руке может подвести. В долгой серии столько возможностей ушибить его вновь! А ловящая рука для вратаря -все! В том большом бухгалтерском балансе, который окончательно подобьет эта выстраданная мной серия матчей, больной пальчик вратаря тоже может сказать свое слово. Ведь уже сегодня бабки подбиваем по всем статьям. Лучше бросают по воротам – они, пасуем – мы, обостренное чувство игры – у них, физическое состояние -у нас, лучшие вратари – все-таки у них…»

Рябов вздохнул. Ему так не хотелось признавать, что работа по совершенствованию вратарской игры, к которой многие, даже отличные специалисты и знатоки хоккея, относились лишь как к необходимости, не завершена. Он сделал много. Тандем Николая с Макаром, он убежден, способен выдержать любую дуэль. И теперь самое время убедить в этом весь мир. Прежде всего – начальство. Ну, кажется, оно уверовало в это раньше других, если решается отказаться от его услуг в самое ответственное время…

Рябов тяжело поднялся из кресла и рывком, так, что вылетело из паза колесико, задернул плотную штору. Включил заряженный еще с вечера проектор. И на висевшем у глухой стены маленьком любительском экране, прорванном почти в самом центре, заметались фигурки с клюшками. Бобина с пленкой раскручивалась медленно, будто вся его жизнь должна была уместиться на одной кассете. А этот матч, который он под насмешливым взглядом второго тренера снимал купленной на собственные деньги японской камерой, проходил только вчера. И он переживал его во всех эмоциональных тонкостях. Единственное отличие того реального матча от этого повторявшегося в том, что он знал сейчас, чем кончится все происходящее на экране. В жизненных ситуациях случается подобное гораздо реже.

«Программу подготовки надо составить по-умненькому. Главное, показать ребятам, что они могут делать все то же, что могут канадцы. Большинство из всего, что могут они, мы делаем даже лучше».

Поглядывая на экран, Рябов почти на ощупь делал пометки на листке бумаги. По-своему, совершенно непрофессионально, с точки зрения киношника, монтировал ленту, которую видел скорее не глазом, а умом.

Пленка, наспех склеенная, дважды обрывалась, и он теперь уже тщательно, словно от качества склейки зависел успех будущих серий с канадцами, соединял оборванные концы, вдыхая с детства приятный запах ацетона.

Когда бобина кончилась и конец пленки предупреждающим звонком застучал о корпус, Рябов еще некоторое время сидел в полутьме, не открывая шторы и не останавливая аппарата, бросавшего на экран трясущуюся белую рамку пустого кадра.

«Зачастую в вещах, которых мы боимся, меньше опасности, чем в тех, о которых страстно мечтаем… Еще вчера мне казалось, что серии с канадцами-едва ли не самое рискованное предприятие в моей тренерской судьбе. Я хотел этих встреч… А сегодня должен думать о том, чтобы защищать не сами встречи, не само право победить, а всего лишь право рисковать. Это абсурдно… И противно… Когда-то, лет пятнадцать назад, в творческом угаре сочинил притчу о тренере. Рассказал ребятам. А потом много раз упоминал в разных статьях, выступлениях и докладах. Но только сейчас понял, как далека и одновременно близка эта притча к жизни. Как это было тогда? А-а, вот… „Слово „тренер“ непременно женского рода! Только женская интуиция помогает тренеру предугадывать чужие ошибки и исправлять их. И он, конечно, всегда прав“. Всегда прав… Глупое пижонство! Кому она нужна – правота?! Всегда старался поступать по правде, хотя, признаться, считал истинную правду доступной познанию совсем не каждого. Потому относиться к правде следует осторожно. Правда сродни китайской диете: можешь есть все что угодно, но только одной палочкой! И сколько раз я обжигался на своей правде! Сколько раз клял себя, но каждый следующий раз поступал, как прежде. Даже если поступок грозил бедой. Впрочем, что беды?! Всего лишь уроки жизни… Беды, которые нас ничему не учат, подобны игре в нападении, когда форвард за всю жизнь не забивает ни одного гола!»