Убегай! - [5]

Аарона нигде не было видно.

У Саймона затеплилась надежда. Может быть, Аарон вышел из игры? Может быть, этот злодей, этот паразит, живущий за счет его дочери, насосался ее кровушки вволю, высосал все, что можно, и нашел себе более лакомый кусочек? Что и говорить, это было бы просто здорово.

Шаркающей походкой, словно живой мертвец, Пейдж двинулась по дорожке через парк. Саймон пошел за ней.

А что делать, думал он, если она откажется пойти с ним? Такое было не только возможно, но очень даже вероятно. Когда-то Саймон уже пытался ей помочь, но это имело обратный эффект и вышло ему боком. Заставить ее он не мог. Он это прекрасно знал. Он даже попросил своего шурина, брата Ингрид Роберта Превиди, получить постановление суда, обязывающее ее подчиниться. Но и это не помогло.

Саймон догнал ее и теперь шел у нее за спиной. Ее изношенное открытое платье без рукавов висело на ней, как на вешалке. На некогда безупречной коже спины какие-то бурые пятна… От солнца? Или болезнь? Или ее били?

– Пейдж?

Она не обернулась, даже не замедлила шаг в нерешительности, и краткое мгновение Саймон тешил себя фантазией о том, что он ошибся и Чарли Кроули тоже ошибся, что это лохматое и неухоженное, дурно пахнущее существо, живой скелет с сорванным голосом вовсе не его первенец, не его Пейдж, которая в отрочестве играла Ходел в постановке Академии Абернати «Скрипач на крыше», не та Пейдж, от которой пахло персиками и молодостью и которая заставляла зрителей плакать, когда исполняла соло «Далеко от дома, который я люблю». Саймон не смог удержаться от слез ни на одном из пяти спектаклей, где она играла, и едва сдерживал рыдания, когда Ходел в исполнении Пейдж поворачивалась к Тевье и говорила: «Папа, одному Богу известно, когда мы снова с тобой встретимся», на что ее отец отвечал: «Все в руках Божьих, и станем уповать на волю Его».

Он откашлялся и прибавил ходу, чтобы догнать ее.

– Пейдж!

Она замедлила шаг. Саймон протянул к ней дрожащую руку. Она продолжала все так же идти не оборачиваясь. Он положил руку ей на плечо, не почувствовал под ладонью ничего, кроме высохшей кости, обтянутой тонкой, как бумага, кожей, и позвал еще раз:

– Пейдж!

Она остановилась.

– Пейдж, это я, твой папочка.

Папочка. Когда же в последний раз она назвала его папочкой? Она называла его папой, как и все трое детей, насколько он помнил, тем не менее выскочило именно это слово. Голос его прозвучал надтреснуто, в нем слышалась мольба.

Но она так и не повернулась к нему.

– Прошу тебя, Пейдж…

И вдруг она бросилась бежать.

Это застало его врасплох. Когда он опомнился, Пейдж была уже впереди на три шага. В последнее время Саймон был в неплохой физической форме. Недалеко от его места работы находился спортивно-оздоровительный центр, и во время обеденного перерыва под влиянием мысли о том, что он теряет дочь – он так и смотрел на эту ситуацию, как на потерю дочери, – Саймон как одержимый стал заниматься кардиобоксингом.

Он тоже рванул вперед и довольно легко и быстро догнал ее. Схватил Пейдж за тоненькое, как тростинка, предплечье – на ее бицепсе можно было сомкнуть большой и указательный пальцы – и рывком заставил ее остановиться. Кажется, перестарался, но все это он проделал – и прыжки, и захват – спонтанно, не думая.

Итак, Пейдж пыталась от него убежать. А он сделал все, что нужно, чтобы удержать ее.

– Ой! – закричала она. – Отпусти!

Кругом было полно народу, и кое-кто, сомневаться в этом не приходилось, повернулся на крик. Но ему было наплевать, разве что настойчивости в достижении цели прибавилось. Теперь надо действовать быстро, как можно скорей увести ее отсюда, пока какой-нибудь добрый самаритянин не вздумал броситься «спасать» Пейдж.

– Девочка моя, это я, твой папа. Пойдем со мной, хорошо?

Она все еще стояла к нему спиной. Саймон развернул ее лицом к себе, но Пейдж закрыла лицо локтем, будто от яркого, бьющего прямо в глаза света.

– Пейдж… Пейдж, прошу тебя, посмотри на меня.

Все тело ее словно одеревенело, а потом вдруг обмякло. Пейдж убрала руку от лица и медленно подняла на него глаза. У него снова мелькнула надежда. Да, глаза ее глубоко запали, и белки были желтые, но теперь, в первый раз, Саймон подумал, что, может быть, он увидел в этих глазах некий проблеск жизни.

В первый раз он увидел в них как бы некий намек на то, что перед ним стоит та самая девочка, которую он знал когда-то.

– Папа? – переспросила Пейдж, и он наконец услышал в этом голосе далекий отзвук голоса дочери.

Он кивнул. Открыл было рот, тут же закрыл, потому что слишком был потрясен, и попробовал снова.

– Пейдж, я пришел, чтобы помочь тебе.

Она расплакалась.

– Прости меня, папа, я так виновата.

– Все хорошо, – сказал он. – Все будет хорошо.

Он протянул к ней руки, чтобы увести дочь в безопасное место, как вдруг в воздухе, словно острое лезвие, прорезался еще один голос:

– Что за хрень?..

У Саймона упало сердце. Он повернул голову направо.

Да, это Аарон.

Услышав голос Аарона, Пейдж отпрянула от отца. Саймон попытался ее удержать, но она вырвала руку; футляр гитары колотил ее по ноге.

– Пейдж… – сказал Саймон.

Но та ясность, которую он видел в ее глазах всего несколько секунд назад, разлетелась на тысячу осколков.