У водонапорной башни - [56]

Подъем начался. Докеры в темноте ощупывали раскосы, прежде чем ступить на них ногой.

— Когда холодно, железо хуже всего, пальцы совсем свело, — проворчал Папильон.

К счастью, на высоте четырех метров оказалась площадка для кабины и можно было перевести дух.

— Все-таки заперли кабину, — замечает Папильон. — Будто все дело в запоре. Захотели бы, так все равно сломали бы их машину.

— Да тише вы, — говорит Анри, — хватит болтать.

— На высоте десяти метров не до разговоров будет, — замечает Клебер. — Самое тяжелое еще впереди.

— А сколько всего лезть?

— Метров тридцать наверняка, — отвечает Юсуф. — Ну, товарищи, двинулись.

Снова подъем. Клебер взбирается последним, позвякивая ведром; он готов каждую минуту подхватить Папильона, если тот оступится.

— Смотри не останавливайся, — говорит Клебер и шутливо подталкивает головой Папильона. — А то я тебе всю корму разрисую.

— Ты сам-то не отставай, — ворчит Папильон.

По мере подъема становилось все светлее, особенно когда поднялись выше стены базы. Казалось, что все фонари в порту смотрят сюда, в их сторону. Ночной мрак плотно лежал на земле, как темный осадок на дне стакана. Выше разливалась сероватая мгла, а над нею, на фоне звездного неба, четко вырисовывались четыре маленьких черных силуэта. Чуть не до самого горизонта была видна мерцающая россыпь огоньков — несмотря на поздний час, еще светились окошки в жалких лачугах.

— Погляди-ка, — шепчет Юсуф.

Вдали поблескивало переливчатым светлым пятном одинокое озерцо; сразу даже и не поймешь, отчего оно блестит. Вернее всего, на него падает свет из окон фермы, скрытой за деревьями.

— До чего ж красиво! — вздыхает Юсуф. — Похоже на павлинье перо.

— Да лезьте вы, — говорит Папильон, с трудом переводя дыхание.

Чем выше, тем сильнее вздрагивает и звенит стрела под напором ветра и под тяжестью людей. К счастью, теперь подниматься стало легче — раскосы расположены чаще.

— Ну, я долез, — возвещает Юсуф. — Теперь надо спускаться по канатам. Только осторожнее! Отсюда уж совсем не рекомендуется нырять!

Когда в небе скользит луч маяка, все четверо невольно пробегают взглядом по мощному корпусу крана до черной, еле видной отсюда полоски земли. Юсуф уже дополз до края стрелы и повис в воздухе, уцепившись за канат.

— Готово, — говорит он. — Давай-ка мне веревку, Анри. А то одной рукой тебе будет неудобно цепляться.

Теперь уже все добрались до конца стрелы, которая вздрагивает под ними, а сами они сейчас какие-то крошечные, неловкие, как будто четыре мухи пристали к краю липкой бумаги.

— Ну, здесь недолго и убиться, — снова начинает Папильон.

— Самое трудное уже позади, — успокаивает Клебер. — Неужели ты забыл, как мальчишкой лазил по деревьям? Ну, Анри, действуй. Надо по очереди спускаться.

— Анри, возьми обратно веревку! — кричит Юсуф. — Мне очень трудно спускаться. Какой-то канат окаянный попался, никак под ногами не хочет натягиваться. Я еле держусь.

— Вот будет номер, если они сейчас нащупают нас прожектором, — говорит Клебер. — Тогда нам, пожалуй, несдобровать, всех перехватают.

Клебер и Папильон, еще не спустившиеся со стрелы, следят за движениями Анри. Ухватившись правой рукой за канат, он нагибается как можно ниже и левой берет моток веревок, который протягивает Юсуф.

— А как нам быть с ведерком? — спрашивает Папильон. — Я ни за что с поклажей не спущусь.

— И незачем. Давай-ка я возьму ведерко; дужку повешу на руку, — и Клебер надевает дужку на сгиб локтя. — Только я еще немного дальше проберусь и уж оттуда буду спускаться.

— Ты всю краску прольешь, — замечает Папильон.

Как странно звучит голос, когда человеку хочется крикнуть, а приходится говорить шепотом. А к чему стараться? Все равно при таком ветре никто не услышит.

Цепляясь за канат, Папильон вдруг вспоминает о жене: «Вот если бы меня Фернанда сейчас увидела!»

Видно, Клебер поспешил со своими выводами. Самое трудное еще впереди. Никто из них не подумал, как опасно будет спускаться по канатам, которые раскачивает налетающий ветер, даже если ему противостоит вес четырех мужчин.

Когда Юсуф сползает почти до конца каната и чувствует под ногами пустоту, ему становится страшно, и он кричит, чтобы услышать свой собственный голос и подбодрить себя:

— Ну, я долез!

По инерции он скользит еще немного вниз и удерживается коленями только за последний узел. Лишь бы не думать, что внизу пропасть в двадцать метров и бетон. Не думать! Иначе неминуемо закружится голова, ты обмякнешь и лишишься последних сил. Надо соскользнуть как можно ниже, до самого конца каната, повиснуть на руках и выждать мгновение, когда канат, раскачиваясь, придется как раз над крышей базы, а тогда отпустить руки. А ее почти не видно, эту крышу. Что такое, в сущности, прыжок в полметра? Пустяк, если прыгать на земле. Вот и нужно представить себе, будто ты на земле, — и прыгнуть. Вдоль всей крыши, ниже ее сантиметров на сорок, идет выступ шириной не больше полуметра. Как раз на этот-то выступ и надо прыгнуть. Одно неловкое движение — и смерть, такая реальная и все-таки невообразимая. Если бы крыша была чуть-чуть выше, можно было бы, спрыгнув на выступ, ухватиться за нее руками. Будь она пониже, можно было бы прыгнуть наудачу, — попадешь одной ногой на выступ, а другой — на край крыши, особого риска нет. А тут еще канаты ведут себя совсем не так, как ожидалось. Люди висят на них, будто бусы, нанизанные на нитку, но не раскачиваются мерно вправо и влево. Тяжестью человеческих тел и силой ветра канаты гонит во все стороны — по кругу, вбок, как придется. Но отступать поздно, думает Юсуф. Не подниматься же обратно по канатам на руках? Не у всякого хватит силы. Папильон, например, первый не сможет… Да и что же это? Спуститься на землю по раскосам крана и вернуться домой, ничего не сделав? Нет, ни за что! И ведь именно мне было поручено найти способ. Хорош я буду… Юсуф прыгнул. Удачно прыгнул. Какая радость! Как это, оказывается, легко!