У водонапорной башни - [38]

— Вот я и говорю, — замечает мадам Дюкен. — Я же сказала, что не для всех есть работа.

— А чья вина? — гремит в ответ все тот же голос. — Будь это торговые перевозки, как выражаются наши докеры, — хотя все перевозки, прошу запомнить, торговые, — так они бы еще снизошли, стали разгружать. Да и то, если им вдруг что-нибудь не понравится, возьмут и бросят работу. А для компании это убыток, подрыв всех ее операций. Значит, она вправе устраиваться иначе. И скажу, между нами, что если бы это не било по нашему карману, я бы первый порадовался: заварили кашу — сами и расхлебывайте. Не желаете работать — сидите голодные.

Мадам Дюкен уходит из магазина, не проронив больше ни слова, даже не попрощавшись.

— Ох, уж эти мне женщины! — со смехом продолжает все тот же голос. — Ничего не понимают. Возьмите хотя бы моих дам. При мне все тихо, рта не открывают, а иной раз случайно подслушаешь, что они там между собой говорят, так, извините, уши вянут!

Наконец-то Полетта узнала этот голос: говорит Деласю, теперешний хозяин Франсины и бывший хозяин Жермены, когда та еще работала на сортировке рыбы. Должно быть, помня об этом времени, мясник обращается с рыбником довольно почтительно.

— Во всяком случае, американцы с нашими докерами советоваться не станут: порт будет работать, дела пойдут, не беспокойтесь. Этого все хотят. Ведь я, слава богу, часто встречаюсь с коммерсантами — я, как вы знаете, член комитета нашего объединения. Если бы мы рассчитывали в наших торговых делах только на рабочих, мы бы давно пропали.

— Это верно, ведь они-то ничего не покупают, — вдруг заявляет мясник, который до сего времени молчал и только звонко стучал топором по колоде, словно ставил после каждой фразы рыбника Деласю огромный восклицательный знак.

— При американцах, будьте спокойны, торговля пойдет. Уже и сейчас их в городе около тысячи человек, они привозят с собой жен и детей, все они кушают и пьют… И платят им не так, как нашим несчастным пехотинцам, не шесть франков в день. Да, у американцев денежки в кармане не залеживаются.

В порту заревели гудки.

— Уже полдень, мне пора!

— Нет, подождите немножко, — говорит мясник. — Я вам сейчас одну забавную штучку покажу. Смотрите-ка сюда. Я сам два раза в день любуюсь.

Полетта уже знает, что последует за этими словами. Ежедневно, в полдень и вечером, когда молоденькие продавщицы, работающие в старом городе, спешат домой, мясник, выглядывая из-за шторки, жадно наблюдает за развертывающейся на улице сценой. Услышав гудок, американские солдаты высыпают толпой из-под арки старинного госпиталя; они громко хохочут, энергично работают челюстями, жуя свою резинку. Торопясь, отталкивая друг друга, они стараются занять на краю тротуара наиболее выгодную позицию. И когда мимо них проходят девушки, американцы предлагают: «Прогуляемся, мамзель?» — процеживая слова сквозь резиновую жвачку, грубо острят, пристают к девушкам, идут за ними следом, дают волю рукам. Девушки сердятся, отбиваются; более робкие жмутся к стене, ускоряют шаг, стараясь не глядеть на преследователей, а те что-то шепчут, придвигаются все ближе. Но попадаются и такие девицы, которые отвечают на шутки, хихикают, берут предложенную сигарету или жевательную резинку.

— Ну как?

Полетта отчетливо представляет себе, как мясник подталкивает локтем рыбника. Она знает, что и Жизель иной раз любуется из спальни этим зрелищем. Жизель ведь просто помешана на всяких сомнительных похождениях.

— Ну как, забавно?

— А родители, что же, молчат?

— Подите вы! Барышни достаточно взрослые, знают, что делают. Небось, половина из них видала виды. Впрочем, чего и ждать от теперешней молодежи.

Полетта представляет себе похотливо поблескивающие глазки мясника.

Нельзя забыть, как мясник поглядел на нее, когда она в первый раз пришла на работу к Жизели. Полетта растерянно смотрела тогда на все это мясное изобилие и думала: «Хорошо бы побаловать Анри отбивной котлетой». А мясник, словно угадав ее мысли, шепнул:

— Если тебе хочется мяса, пожалуйста, можешь заработать…

Полетта, робкая по натуре, промолчала. И правильно сделала. Увидев глазки мясника, она поняла смысл его слов.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ О чем мечтают люди ночью

Давно пора убрать клетку. Пусть уж лучше голая стена, чем пустая клетка.

Конечно, они сглупили, не надо было продавать попугая. Хотя это только так говорится, что продали, а на самом деле отдали за долг. Попугая забрал лавочник, отпускавший в кредит молоко. Ему приглянулась красивая птица. Лавочник уверял, что попугая он берет только в качестве залога, желая помочь соседям, и, конечно, отдаст обратно, когда ему уплатят долг. С попугаем было как-то веселей: он стал членом семьи. Детишки горько плакали. Им объяснили, что попугая унес на время тот самый дядя, который дает молоко: иногда ведь папа и мама целый месяц не платят ему денег. Подумаешь — молоко! Дети считали, что оно само собой берется. И попугаи тоже. Ведь попугай у них давно. Достался он Анри и Полетте от одного моряка, который расчувствовался под хмельком и уступил диковинную птицу за бесценок; получилось очень кстати, вместо свадебного подарка. Клетка обошлась дороже самого попугая. Но теперь, когда она опустела, действительно лучше убрать ее совсем.