У тихой Серебрянки - [10]

Я читаю справку и не верю своим глазам: Бердников Арсен Степанович церковный староста Сверженской волости…

Долго сижу на лавке у стола, молчу, думаю.

— Так что же, я должен работать… на немцев?

Пристальный взгляд Самуила Павловича Дивоченко снова лег на меня:

— Не на немцев. А на Советскую власть. По поручению коммунистов будешь работать в Сверженской школе. Вот-вот немцы откроют ее.

Это была моя первая встреча с коммунистами Арсеном Степановичем Бердниковым, довоенным председателем Сверженского сельского Совета, и Самуилом Павловичем Дивоченко, инструктором Журавичского РК КП(б)Б, оставленными для подпольной работы в тылу врага.

В годы войны Журавичский район оказался в более сложных условиях, чем Кормянский.

Кормянский район находится вдалеке от шоссейных и железных дорог. Вея территория за рекой Сож — огромные лесные массивы, которые соединяются с Брянскими лесами. Возможно, мои товарищи по истребительному батальону ушли туда.

Через Журавичский район проходили важные коммуникации гитлеровской армии, в частности Варшавский тракт, по которому осуществлялось снабжение фронта на центральном направлении. Вдоль коммуникаций гитлеровцы насадили сильные гарнизоны. Там нет больших лесных массивов. Все это, по-видимому, затрудняло развитие партизанского движения в Журавичском районе.

Немаловажную роль сыграл и тот факт, что в самый канун оккупации района был убит осколком немецкого снаряда первый секретарь РК КП(б)Б Н.Ф.Шлыков, а председатель райисполкома Ф.И.Мышак и другие ответственные лица по различным причинам эвакуировались в советский тыл с последними отходящими на восток частями Красной Армии. Правда, в небольших лесных массивах возле Рискова и Сверженя были оставлены коммунисты — организаторы партизанского движения.

Видимо, я перенервничал, к тому же простыл, поэтому несколько дней пролежал в постели. Вскоре ко мне заглянул Михаил Прохоров и сказал, что Бердников торопит с выполнением поручения — надо расширить комсомольское подполье, чтобы на его основе создать партизанский отряд.

Скрепя сердце, я сдался: пошел оформляться на работу, Учителю-то можно заходить в каждую хату.

И ПОДО ЛЬДОМ РЕЧКА ТЕЧЕТ

1

Первый урок — в седьмом классе. Хотя до войны вел историю, математику, язык и литературу, сейчас поручили зоологию. Учителей не хватает: на семь комплектов — шесть человек. Правда, классы небольшие, всего лишь по десять пятнадцать учеников. Родители стараются под всякими предлогами не «записать в школу» своего сына или дочь.

За расшатанными, с облезшей краской скамейками настороженно притихли ученики. Вчера под вечер сам разбирался, что такое зоология, что она изучает, а сегодня стараюсь преподнести им свои знания. Наглядных пособий нет. Местные учителя говорят, что их разбили и пожгли, когда в первые дни оккупации в здании школы останавливалась какая-то немецкая часть.

Только три книги на весь класс. Мне говорят, что еще повезло. Хуже тем, кто преподает историю и литературу. Занимаемся-то по довоенным советским учебникам, и в волости директору приказали, чтобы портреты руководителей партии и правительства затушевали чернилами. Вот поэтому у учеников «не оказалось» учебников — всего лишь один-два на класс. И мы довольны, что наши школьники не хотят портить книги.

Минут за десять до конца урока вдруг раскрывается дверь, и в класс вскакивает немец с автоматом на шее. Широко расставив ноги, он спрашивает, что это за собрание. Как могу, растолковываю: новые власти, мол, открыли школу, сегодня второй день занятий.

— Гут, гут! — ухмыляется он и велит положить книги на скамейки.

Перелистывает одну, вторую и вдруг начинает кричать: в учебнике литературы он увидел портрет Сталина. Тут же выдернул лист, порвал его на мелкие кусочки, а мне тычет кулаком в самый нос. Я боюсь одного: только бы не расстрелял детей. Пусть меня убьет раньше…

В каждом классе побывал этот немец — проверил учебники.

У всех учителей вид удрученный, словно на похоронах. Мы думаем, как спасти книги. И вдруг приходим к выводу, зачем затушевывать портреты? Можно же аккуратно по краям заклеить их. Так, мол, — это объяснение для «властей» — книга выглядит эстетичнее.

Теперь учебники по истории и литературе появились у каждого второго ученика. Аккуратные белые прямоугольники были на месте портретов. Притом смазывали клейстером не всю обратную сторону прямоугольника, а лишь края его, значит, сам портрет сохранялся. Ну а текст как был, так и остался прежним, советским.

И все-таки с тяжелым чувством каждый вечер возвращался домой. Кому скажешь, что работаешь по заданию коммунистов? Хотя и веду зоологию, предмет вовсе не политического значения, да все-таки в школе, которую открыли оккупанты. Стыдно людям в глаза посмотреть. Не объяснишь им, не расскажешь. Нужно сжечь школу во что бы то ни стало!

Вскоре я встретился с Михаилом Журавлевым. Хотя он и мой троюродный дядя, но только на четыре года старше меня. Наши возрастные, что ли, интересы, совпадали. Еще до войны, когда он — курсант военного училища приезжал на побывку, вместе гуляли на вечеринках, бродили по окрестным лугам и лесам. Между нами установились отношения более дружеские, чем родственные.