У стен Старого Танжера - [32]

«Сон для него теперь — лучшее лекарство, — добавил доктор, — и все это благодаря тебе». Потом он приказал арабу-санитару как следует вычистить конюшню, а меня отвел под струю теплой воды и велел хорошенько вымыться с мылом. После этого он дал мне чистые штаны и рубашку и вдобавок пять песет. «Пойди поешь и погуляй, — сказал доктор Эванс. — Только возвращайся поскорей, ослик еще очень нуждается в тебе».

Я был несказанно счастлив, однако опасался, как бы теперь доктор Эванс не предпочел сам ухаживать за осликом. И я поклялся доктору, что как только утолю голод, который, кстати сказать, был довольно сильным, вернусь назад. Я намеревался сбегать на Большой базар, купить хлеба и шашлычков из печени ягненка, которых мне очень хотелось отведать, и возвратиться в лечебницу, чтобы посмотреть, как ослик будет пробуждаться.

Тут Башир смолк, чтобы немного передохнуть. Поначалу слушатели были рады возможности поразмыслить об услышанном и настроиться на продолжение. Однако Башир слишком долго собирался с мыслями.

— У тебя что, память отшибло? — прошипел Наххас и резким движением убрал с колен весы.

— Хотел бы я, чтоб отшибло, всей душой хотел бы, — промолвил Башир, не поднимая головы.

— О-о-о! Вернувшись, ты застал ослика мертвым! — простонала бедуинка Зельма, скорая и на смех, и на слезы.

— Аллах не пожелал даровать нам эту милость, — вздохнув, ответил Башир. Он вздохнул еще раз, а потом, очнувшись, тихо сказал: — Неподалеку от лечебницы я встретил Сауда Рифа.

Произнося это имя, маленький горбун невольно вскинул голову. Его глаза и все лицо вдруг приняли суровое и дерзкое выражение, и в следующую минуту он с благоговением громко и как-то нараспев повторил:

— Сауд… Сауд… Сауд…

И, помолчав немного, воскликнул с неподдельным воодушевлением:

— О друзья мои, где мне найти слова, чтобы описать его? Временами здесь, среди ваших лотков, появляется кто-нибудь из этих удивительных людей, что спускаются с гор или приезжают с Дальнего Юга. Они еще беднее нас, но держатся с достоинством богачей. Они худощавы, как борзые собаки, которых долго держали впроголодь, и однако, они сильны, ловки и неутомимы. У них нет ни земли, ни скота, ни крыши над головой, подчас нет даже сандалий. Но они не дорожат ничем, кроме своего кинжала, всегда висящего на поясе, — потому что глаза их объемлют весь мир.

— Ты говоришь о тех вольных кочевниках, что бродят, словно тени, вокруг дуаров? — боязливо поинтересовался Фуад, почтенный крестьянин.

— Об этих бандитах, что всегда готовы перерезать горло всеми уважаемому торговцу? — воскликнул ростовщик Наххас.

— Они дерутся только на ножах и только насмерть, — проворчал Исмет, грузчик с крепкими ручищами.

И старец Хусейн, торговавший сурьмой, мягко заметил Баширу:

— В самом деле, сын мой, с твоей стороны неблагоразумно водить знакомство с такого рода людьми.

Башир нетерпеливо покачал головой, и его темные кудри заколыхались на ветру, дующем со стороны пролива.

— Конечно, конечно, каждый из вас по-своему прав! — воскликнул он. — Но я, не имеющий ни крохотного клочка земли, ни сколько-нибудь денег, ни даже камня, за которым я мог бы укрыться от ветра, ни семьи, где бы обо мне заботились, — с какой стати я должен быть осторожным и благоразумным? Аллах не дал мне иного блага, которое я мог бы потерять или которое мне нужно было бы защищать, кроме свободы. И потому я дружу с людьми, которые наводят на вас страх. Им нечего оберегать, и ничто не держит их на одном месте. От них веет запахами пыльных дорог и караванных троп, скал и песков. Ни перед кем они не опускают глаз, и в их сердцах нет места беспокойству и страху. Хоть одеты они в рубище, от них никогда не пахнет нуждой. Словом, они не похожи на других людей, потому что нет никого свободнее их.

Маленький горбун посмотрел куда-то поверх людских голов.

— И все они прямы как пики, — добавил он.

— Можно подумать, что ты знаешь целое племя этих лодырей, вооруженных до зубов, — проворчал грузчик Исмет, который был хоть и крепок и очень силен, однако кривоног и неуклюж.

И Селим, продавец амулетов, прятавший свой зоб за окладистой бородой, колко заметил:

— Да этот сочинитель сказок просто грезит наяву. Вы же знаете, что настоящих кочевников, которые раз в год появляются на Большом базаре, можно пересчитать по пальцам одной руки.

— Что верно, то верно, — отвечал Башир, — но разве вы не помните, что я сопровождал славного Абд аль-Меджида Шакрафа, когда тот тайно, переодевшись в лохмотья, покинул Танжер, и что я добрался с ним до границы с французским Марокко, до города с названием Эль-Ксар-эль-Кебир? И что в этом городе полным-полно бродяг, людей из Рифа, Сахары, с Атласа и из Суса? И что там, в этом городе, на огромном базаре можно встретить больше караванщиков с кинжалами за поясом, чем менял здесь, на улице Ювелиров?

— Ты нам рассказывал! Рассказывал! — послышались возбужденные голоса.

— Так вот, — продолжал Башир, — из всех этих свободных, гордых и бесстрашных людей никто не был так бесстрашен, горд и свободен, как Сауд Риф.

— О Башир, душа моя, — срывающимся голосом взмолилась Зельма, бесстыдная бедуинка, — опиши его внешность, да покрасноречивей, так, чтоб у меня дух захватило!