У шоссейной дороги - [10]

— Да-да. Марина. Это она.

— А мой дядя Умербек в заготконторе работает, дружит с директором типографии Дмитрием Ивановичем Дабаховым. Он дядя Марины. Понял? Значит, мы с тобой кунаки, приятели, — выпалил он одним духом.

Хайдар очень обрадовался, что у нас есть общая знакомая, которую весь район знает, что это знакомство как-то связывает и сближает нас.

— Сегодня она будет петь в Доме культуры. Мне Айжан говорила. Садись, подвезу до города. Я тебе расскажу про свою жизнь, — предложил Хайдар. Он оказался душевным, общительным парнем.

Я сел в короб. Лошадь бежала легко. Старая полузаросшая проселочная дорога то ныряла в темный лес, то, круто поворачивая, выходила на лунную поляну или пересекала пашню. Я прислушивался к шуршанию травы под колесами, зябкому шуму леса. Меня занимало все — и причудливая крона какого-нибудь дерева и слюдяной блеск воды на болоте, и луна, скользящая, как поплавок, по легким волнам прозрачных дымчатых облаков. Хайдар сидел спокойно впереди на облучке, следил за дорогой и неторопливо рассказывал о себе. Когда-то его родители приехали в Гари из далекого казахского аула. Отец работал скотником. В первые же дни войны он пошел на фронт. Вернулся домой с орденом на груди и с тяжелым ранением в живот. Немного подлечился и снова стал пасти скот. Три года спустя родился Хайдар, и в это же лето не стало отца. Казахи помогали матери деньгами и продуктами. Казахи — дружный народ.

Хайдар вырос в Гарях, где и сейчас на опушке молодого леса всего лишь несколько домов, бревенчатый скотный двор и большой жердяной загон для коров.

Мать каждое лето пасла коров, Хайдар помогал ей.

Наступил год учебы. Из города приехала русская учительница Вера Павловна. Она записала Хайдара в школу. Мать ни за что не хотела отпускать его в город, но Вера Павловна много раз приезжала в Гари, приласкала мальчика и, наконец, уговорила его мать отправиться в город, посмотреть школу.

Хайдар пришел в класс в синих вельветовых штанах, в сапогах на высоких каблуках. На голове красовался лисий малахай. И тут же он увидел Айжан. На ней было розовое атласное платье до полу, бархатный казакин с серебряными монетами, на ногах кожаные легкие сапоги, в ушах серьги, на голове бархатная шапочка, опушенная лисьим мехом. Русские дети смотрели на них с любопытством.

Хайдара и Айжан посадили за одну парту. Квартировали они у Хайдарова дяди — Умербека Бимоканова. Они вместе окончили семь классов и сильно привязались друг к другу.

Хайдар приезжал домой каждую субботу. Он попросил мать завести железную кровать, матрац — вместо кошмы. В углу поставили высокий стол, стулья, а к стене прикрепили полку для книг. В доме появились зубная щетка, туалетное мыло и домбра: он научился на ней играть. Теперь мать стала делать кумыс не в кожаном мешке, а в стеклянной посуде. Из любви к сыну она шла на все, хотя это противоречило вековым традициям.

Когда Айжан поступила в техникум, Хайдар болел. Он упал с коня, сломал ногу, и ему пришлось бросить учебу.

Мать стала все чаще прихварывать. Хайдару ничего не оставалось делать, как сесть на лошадь и пасти скот. С Айжан он встречался все реже и реже. Зато все чаще его подстерегала грусть.

Он думал о девушке дома и на пастбище и, незаметно для себя, сложил песню о ней. И однажды он понял то, что раньше казалось ему невероятным: между ним и Айжан появилась какая-то невидимая полоса, через которую трудно переступить, чтобы признаться девушке в своих чувствах.

При встречах с Айжан он трепетал, тушевался и не знал, что сказать, как будто подменили его, отняли смелость.

Она все хорошо понимала и тоже молчала.

— Скажи, Хайдар, не мешает вашей дружбе то, что ты пастух, а Айжан зоотехник? Между прочим, как точно переводится на русский язык имя Айжан? — спросил я.

— Это — свет луны. Красиво?

— А я думал, душа луны.

Он засмеялся.

— Все одно. Я зарабатываю больше Айжан раза в два. И уже поступил в техникум. Заочно учусь. Причем тут работа? Не должность важна, а человек, его сердце. Так говорю?

Я не заметил, как мы подъехали к городу. Мы остановились на глухой окраине, где окна деревянных изб тоскливо смотрят на пустырь.

— Это дом моего дяди Умербека, — сказал Хайдар. — В прошлом году овдовел. Двое детей осталось. Их воспитывает мать его жены, теща по вашему.

Дом щитовой, финский. За высокими тесовыми воротами виднелся крытый двор с притонами. В окнах не было света. Хайдар привязал лошадь к столбу, зашел в ограду, но вскоре вернулся, поправил в коробе сено и лег лицом в сторону луны.

— Дяди нет дома. Иди, ищи свою мечту. Я буду ждать тебя, хоть до утра. Потом поедем на пасеку.

Мне нравился этот простой и душевный парень, и я сказал ему:

— Ты настоящий друг, Хайдар. Серьезно!

— Я хочу быть твоим другом. Я пастух и ты тоже пастух, только пчелиный.

Он засмеялся. Пожав ему руку, я свернул в ближний переулок.

За последние три года город заметно изменился. В центре появились новые дома, скверы, асфальт. Улицы стали шире и наряднее. На углу приземистого здания я увидел синие светящиеся буквы: «Ресторан». «Почему иллюминация начинает свою жизнь с ресторана, а не с библиотеки или вечерней школы?», — подумал я. Из открытого окна слышалась музыка, вырывались несвязные голоса. Я прошел мимо. Это заведение не для меня.