У самой границы - [3]

— Ун кия лёу? (Кто идет?)

— Кочахчи (контрабандист) Аликпер Чары-оглы. А вы кто?

— Ладно, выходите,- приказал Яшка.

Сегодня, после истории с гюрзой, да еще встречи с Мордовцевым, ему было не до игры. С самого утра он ничего не ел. После операции тошнило. Все сильнее дергало палец.

Из бурьяна к Яшке и Барату вышли еще два подростка: стройный и быстрый, с развитыми икрами и тонким станом Аликпер и немного вялый, с круглым, как лепешка, лицом — Алешка Нырок. Увидев, что

Яшка перевязан, как настоящий раненый, оба остановились.

— Покажи, — сказал Алешка. Смотрел он на забинтованную Яшкину руку с уважением и страхом. Яшке хотелось показать, но предводителю разбойников негоже распускать слюни. Да и Аликпер поглядывал на него с таким видом, как будто хотел сказать: «Эка невидаль, хватила гюрза — бери топор и руби палец, а то всю руку отрежут».

— Отойди,-сказал Яшка.- Тебе не на палец, на дорогу надо смотреть.

Солнце клонилось к западу. Голубые тени выползали из ущелий. Рядом с тенями словно горели в отсветах заката выступы скал. Горы, как огромные древние мамонты, ставшие в ряд, протянули каменные лапы в долину, уложили между лапами бугристые хоботы, выставили каменные лбы. На самой высокой скале — колокольне Ивана Великого — белое пятно: орлиный помет. Выше — гнездо орлов. Там — старинная крепость Сарма-Узур. Жил в этой крепости когда-то предводитель древнего племени — Асульма. Яшка и его друзья забирались в развалины крепости, находили серебряные монеты, наконечники стрел. Оттуда хорошо видна вся долина и протянувшаяся через нее из края в край мощеная дорога. Считай, каждый десятый камень этой дороги вытесал и уложил своими руками Яшкин отец. Дорога кормила отца. Кормила она и Яшку, а вместе с ним и других самых отчаянных мальчишек поселка. Дни и ночи движутся по дороге огромные фургоны с грузами, идут верблюды. В Россию везут урюк, чищеный миндаль, сабзу, бидану (сорт сушеного винограда), хлопок, шерсть; из России — мануфактуру, сахар. Под перезвон колоколов, подвешенных к тюкам и шеям верблюдов, Яшка родился и вырос.

Идут караваны и сейчас, хотя начавшаяся в России гражданская война докатывалась и сюда, к границе.

У Яшки закружилась голова, он присел на прятавшийся в бурьяне обломок скалы.

«Дон! Дон! Дон!» — звенело в ушах. Нет, это не в ушах звенит. Это поднимается караван по дауганским вилюшкам, Еще немного, и он втянется в долину.

«Дон! Дон! Дон!..» — все явственнее и громче гремят колокола. Яшка рассудил, что все равно порки не миновать: и за гюрзу попадет, и за то, что опять увел свою братию караван встречать.

От каравана отделился всадник в белой рубахе, белых широченных штанах, черной жилетке. Всадник — караван-баши. Стоило только какому каравану войти в долину Даугана, каждый караван-баши пришпоривал коня и рысью мчался к таможне или караван-сараю проверить, есть ли корм для верблюдов, узнать, где будет место для ночлега, принять новые грузы. При виде поселка остальные караванщики собираются в голову каравана, курят свои чубуки, разговаривают. Караван-баши — большой начальник. Каждый мальчишка мечтает стать или знаменитым кочахчи — контрабандистом или караван-баши, лучше — караван-баши. Летом — в чалме и белой одежде, зимой — в накрученных на голову шарфах из верблюжьей шерсти, в расписной, вышитой шубе, караван-баши проезжают по Даугану. Все знакомые низко кланяются им, курды снимают свои вязаные шапочки, русские стаскивают кепки, треухи. Каждому лестно поговорить с караван-баши, расспросить о новостях. Дорожный человек все видит, все знает. Многие караван-баши знали и уважали Яшкиного отца. От того, будет ли дорога отремонтирована в срок, зависело — вовремя ли пройдет караван. Яшка мечтал, когда вырастет, быть караван-баши, но сейчас у него с караванщиками отношения были испорчены…

«Дон, дон, дон!..» — Мерно идут верблюды, раскачиваются взваленные на горбы тюки, все ближе и ближе подходит караван. На передних верблюдах ковровая шлея, множество колокольчиков. Колокол подцеплен к грузу еще и последнего в десятке верблюда. Уздечки, как недоуздки, привязаны к кольцу седла впереди идущего. У ленивых носы проколоты, палка с набалдашником вставлена в ноздрю, с другой стороны — ременная петля. Идут верблюды быстро, словно в такт этой гремящей музыке ставят в пыль широкие тяжелые подушки ног. Ритмично раскачиваются тюки на боках.

Яшка наметанным глазом определил, в каком мешке сахарный песок, вскочил, ткнул самодельным ножом. Из мешка потек белый ручеек. Яшка подставил лист лопуха, с десяток шагов бежал рядом с верблюдом, потом заткнул прореху жгутом травы, скрылся в бурьяне.

Уж он-то знал, как надо резать мешки. Весной Алешка перестарался и так полоснул по мешку, что песок ручьем потек на дорогу. Убежал бы Алешка — ничего бы им и не было. А он перепугался и давай затыкать прореху чем попало. А песок все течет да течет. Алешка оттянул края прорехи, хотел веревкой завязать, караванщики его, голубчика, и сцапали. В таможне дознались, кто еще был. Стоимость сахара взыскали с отцов. Отцы взыскали с сыновей… Горьким показался Яшке тот сахар. После этого случая Яшка с сахаром связывался лишь тогда, когда ничего более толкового не попадалось. То ли дело орехи или урюк! Ширнешь ножичком — и в бурьян. А караван идет себе и идет, верблюды шагают, тюки раскачиваются. А из прорехи орешки тюк да тюк, то один, то другой. Караван ушел — только и остается пройти по дороге, добычу собрать… Рубашку потуже подвяжешь, полную пазуху орехов или урюка наберешь — любо-дорого!