У самой границы - [2]

— Эй, Ёшка, эй, Барат! Что такое? Зачем так бежите?.. — остановил ребят у самой таможни дауганский лекарь и костоправ Али-ага. Он тоже мог помочь, но Яшка боялся: сразу скажет отцу.

— Молчи, — приказал Яшка Барату. И они еще быстрее побежали к караван-сараю, где поселился доктор.

Загоревший под туркменским солнцем до черноты, молодой доктор, с рыжим чубом и чудным для дауганских ребят именем Вениамин, занимал в караван-сарае целые две комнаты. В одной поселился сам, в другой держал всякую живность.

Когда Яшка и Барат вбежали к нему, он рассматривал через микроскоп какое-то стеклышко, не оборачиваясь, спросил:

— Что у вас?

— Змею поймали.

— А, это хорошо. Давайте сюда…

Порывшись в кармане, он достал пятак и ловко шлепнул им о крышку стола:

— Забирайте.

— Она меня укусила, — сказал Яшка.

— Что?!

Всем корпусом доктор повернулся к ребятам. Яшка выставил свой туго перетянутый веревкой, посиневший и набрякший палец с надрезом, молча шмыгнул носом.

— Когда укусила?

— Только что, у Змеиной горы.

Доктор развязал мешок и вытряхнул змею в один из ящиков, обитых сверху проволочной сеткой, крепко завязал крышку. Около десятка таких же ящиков стояло вдоль стен.

— Гюрза, — сказал он. — Очень опасно…

На секунду задумавшись, он тряхнул рыжей лохматой головой, указал Яшке на топчан, весь заставленный стеклянными банками с лягушками, змеями, молодыми зям-зямами, которых он называл непонятным словом «вараны», и другими ящерицами, залитыми прозрачной жидкостью.

— Садись, змеелов.

Яшка сел.

— Как звать?

— Кайманов Яшка.

— Григория Кайманова сын? Дорожного рабочего?

— Он самый…

— О-о! Ну, тогда вытерпишь!..

Последние слова доктора насторожили ребят. «Что собирается делать доктор?» Яшка с тревогой следил за приготовлениями к операции.

Доктор вымыл руки, вскипятил на спиртовке воду в железной коробочке, сделал Яшке несколько уколов в палец, а потом и повыше — в руку, взял из коробочки узкий блестящий нож.

— Ну, что ж, Яков Кайманов, — сказал он.- Смотри в окно и медленно считай, скажем, до ста…

* * *

— Я-а-ша! Я-а-ша! — донесся голос матери. Не откликаясь, Яшка и Барат все дальше уходили от дома. Заросли бурьяна скрывали их с головой. Вдоль дороги попадались метелки гули-кона — телячьего цветка, рыбьей травы — марги-маи.

Стараясь заглушить нестерпимую боль, уже начинавшую сверлить палец, Яшка сбивал палкой метелки трав, огибая стороной амбар Мордовцевых, в котором сегодня он раздобыл мышь. Ему удалось вынести мышеловку в ту минуту, когда хозяин амбара молодой Флегонт Мордовцев за чем-то ушел в отгороженную бревенчатой стенкой кладовую.

Флегонта Мордовцева в поселке многие побаивались и вместе с тем уважали. От взрослых Яшка слышал, что в революцию он выступил против своего отца-богатея и в пику ему перешел на сторону красных. Когда началась гражданская война, занялся оставшимся после отца хозяйством.

Только подумал Яшка о Флегонте, как наткнулся прямо на него. Молодой Мордовцев стоял за амбаром с каким-то незнакомым казаком. Прищурясь вдруг и замолчав, Флегонт уставился серыми глазами на Яшку, будто спрашивал: «Что надо?»

Яшка почему-то всегда робел перед этим ладно скроенным погодком отца. Что-то лихое и вместе с тем вкрадчивое было в его точеном лице. От испытующего взгляда Флегонта у Яшки мороз подирал по коже.

— Слышишь, мать зовет? — Флегонт взял Яшку за локоть, повернул лицом к поселку.- Почему не идешь?

«Не знает про мышеловку», — подумал Яшка и, вывернувшись из-под руки Флегонта, скрылся в бурьяне.

На Даугане говорили, что Флегонт когда-то хотел посватать за себя Яшкину мать — Глафиру, первую красавицу поселка, но старый Лука Мордовцев, богатей и самодур, расстроил это сватовство. Потому, видно, сколько помнил себя Яшка, Флегонт никогда не притеснял его, не измывался, как другие казаки. Да и сейчас ничего не сделал, просто хотел завернуть домой. Но Яшке почему-то стало жутко. Уж очень пристально смотрел на него Флегонт…

Раздался негромкий свист. Из лопухов высунулась физиономия Барата. Мальчишки, прячась в бурьяне, направились к столбовой дороге.

— Отпустил?

— Сам ушел.

Барат не поверил, наверное, видел, как Мордовцев взял Яшку за руку.

— Я-а-аш-шка-а! Я-аш-ка-а! — На этот раз кричал отец.

Яшка и Барат, прибавив шагу, все дальше уходили от Даугана.

У Яшки нестерпимо болела рука, кружилась голова. Доктор наложил повязку не только на култышку, оставшуюся от пальца, но и на всю кисть, руку подвесил косынкой, завязанной узлом на шее. Яшка сейчас был похож на раненого отца, когда тот приезжал во время войны из лазарета на побывку.

Яшка и Барат вышли к тому месту, где от главного тракта отходила дорога в сторону горного кряжа Асульмы, замедлили шаги и просвистали условный сигнал. Справа и слева от них раздался такой же свист. Зашуршала сухая трава, со склона посыпались мелкие камни.

— Дур! — донесся мальчишеский голос.

Яшка остановился.

На русском языке Яшка говорил, пожалуй, только дома да еще с немногими русскими мальчишками поселка, такими, как Алешка Нырок. Остальные — курды, азербайджанцы, туркмены. На улице разговор велся чуть ли не на всех языках стран Востока.

Шуршание в бурьяне стихло.