У самого Черного моря. Книга III - [11]

На заводе — там бы легче. Там — и самые совершенные станки, и материалы, и запасные части — все под рукой. А здесь рядом с передовой — выкручивайся как знаешь.

И «техбоги» выкручивались.

Уму непостижимо — где и как добывали они все необходимое. «Разоружали» списанные самолеты, подгоняли детали на изношенных, дребезжащих и чудом работающих станках, подчас напоминающих допотопные сооружения. И машины снова поднимались в воздух, шли в бой и возвращались с победой.

Разными были эти люди: молчаливыми и весельчаками, добродушными и чуточку сварливыми. Но мы любили их всех. Любили настолько, что летчики писали о них бесхитростные стихи:

Пусть над нами небо хмуро, —

Не прекратим полеты,

Коль инженер А. П. Шандура

Готовит самолеты…

Это об Алексее Петровиче Шандуре, человеке прямо-таки болезненной скромности.

Среди летчиков ходили легенды о его биографии. Но толком никто ничего не знал. И вот командир эскадрильи, когда был в штабе, исподволь «произвел разведку», и, возвратившись на аэродром, с нарочито озабоченным видом спросил у техника:

— Что же ты молчал, Петрович? Нехорошо получается.

— О чем ты это?

— Как это о чем? Оказывается, ты на востоке воевал и молчишь… Еще в 1929 году.

— А ты откуда знаешь?

— Значит, знаю.

— Ну воевал!.. Вернее, на таких же ролях был — самолеты готовил.

— Конечно, скромность украшает человека! Но ты же был авиатехником прославленного девятнадцатого отдельного авиаотряда «Дальневосточный ультиматум»!

Шандура пожал плечами:

— Ну и что из этого?

— Молодым рассказать надо.

— Зачем?

— Воспитание на героике прошлого.

— Да какая у меня героика!..

— Вот что, Шандура, принимай мои слова как приказ. Чтобы завтра же провел беседу.

— Если приказ — проведу. Только о чем рассказывать-то?..

Какой мерой измерить их повседневные героические дела — мотористов, инженеров, техников полка! Боевые друзья, дорогие наши «технари». Это о них фронтовой поэт написал стихи. Они и сейчас звучат в наших сердцах.

Смыкает день лучистые глаза,

Кончается пора дневных полетов,

А те, о ком хочу я рассказать,

Еще хлопочут возле самолетов.

Звенят впотьмах железные ключи

На землю опустился вечер синий,

Настало время раны залечить

На дорогой, испытанной машине.

От вражьей пули каждый свежий след

На каждом ястребке загладить надо,

Чтоб завтра снова в грозный бой чуть свет

Отправились воздушные отряды.

Умело летчик вырулит на взлет.

Удачи пожелаем мы пилоту.

Он в небеса с собою унесет

Трудолюбивых техников заботу.

У последней черты

Какой только боевой работы не приходилось нам тогда выполнять — в период подготовки и начала операции по освобождению Крыма! Летая с кавказских аэродромов, мы вели разведку побережья, прикрывали с воздуха десанты и войска, штурмовую и бомбардировочную авиацию. Да и сами не только дрались в воздухе — выполняли и роль штурмовиков, уничтожали самолеты на аэродромах, машины, живую силу противника.

Не многообразие этих задач удручало нас: на войне каждый делает то, что в данный момент наиболее необходимо. Самое трудное для нас было в другом — расстояние. Ведь любой самолет имеет точно определенный радиус действия и запас горючего. А чего нам стоили полеты хотя бы до Феодосии! Во-первых, по прямой с Кавказа таким расстоянием почти полностью исчерпывался радиус действия наших «яков». Во-вторых, мы всегда были связаны действиями истребителей противника: они взлетали с крымских аэродромов, могли долго вести бой. Нам же по истечении десяти — пятнадцати минут нужно было либо выходить из боя, либо заранее обречь себя на катастрофу: ведь под крылом — море.

— Джумбакис горит! Джумбакис горит! — голос в шлемофонах перешел на крик.

Джумбакис — отличный летчик, прекрасный товарищ, заместитель командира дивизии.

Дрался он отчаянно. Но что мог сделать он и его ведомый, когда на их машины навалилась девятка «мессеров»!

Помощи ждать было неоткуда: все остальные летчики «заняты» в бешеной карусели воздушного боя, разгоревшегося над Феодосией.

Ярость охватила летчиков, и, может быть, потому схватка кончилась так быстро: не выдержав лобовых атак, гитлеровцы обратились в бегство. Но уже через минуту над городом появились новые «мессеры…»

Оглушенный, сильно обгоревший Джумбакис приводнил машину недалеко от Феодосии. Самолет почти сразу пошел ко дну, но летчику удалось выбраться из кабины. Он еле-еле держался на воде и с благодарностью думал о своих товарищах, которые над его головой в яростной схватке прикрывали своего командира.

Гитлеровцы видели, как русский пошел к воде. Не могли не слышать они и тревожный голос в эфире:

— Срочно высылайте катер! Срочно катер!

Голос дошел и до своих и до противника. Пока наш катер на полной скорости летел к месту падения самолета, с берега гитлеровцы открыли ураганный огонь.

Катер фашисты заметили издалека: погода была как назло удивительно солнечной, и море просматривалось на многие километры.

К катеру кинулись «мессеры». Но и здесь на их пути встали друзья Джумбакиса. Они, действительно, сражались до последнего во имя спасения друга: вот рухнули в воду, подняв к небу каскады брызг, машины Селянкина и Леонтьева, замечательных, еще совсем молодых воздушных асов. У них кончилось горючее, но пока самолеты слушались их, они не оставили в беде своего командира.