У самого Черного моря. Книга II - [3]

В такой сложной обстановке командование авиации флота в октябре осуществило дерзкую операцию по выброске воздушного десанта на фашистский аэродром Майкоп. Цель: уничтожить самолеты противника и тем самым снизить его активность в прибрежной зоне.

Тяжелый бомбардировщик ТБ-3, приспособленный для перевозки десантников, и пассажирский самолет Ли-2 в ночь на 24 октября поднялись в воздух и взяли курс на Майкоп. В условленное время машины появились над целью, и с высоты 400–600 метров при сильном зенитном огне выбросили на парашютах несколько десятков смельчаков-матросов. В исключительно сложных условиях обстановки герои выполнили поставленную перед ними задачу. Они уничтожили 22 самолета противника и, потеряв всего лишь несколько человек, ушли в горы, а затем вернулись на свою территорию.

Так мы начинали воевать на Кавказе.

Наш саманный домик, расположенный недалеко от КП, с воздуха, пожалуй, был совсем неприметен. Во всяком случае, не один налет противника мы относительно спокойно отсиживались в нем, ожидая, когда пройдет очередная волна бомбардировщиков и можно будет снова идти на стоянку.

Во время налета подниматься в воздух было бессмысленно: и себя погубишь, и капониры с самолетами демаскируешь.

Но однажды немцы задели наш домик. В это время я чистил свой пистолет. Алексеев, мой заместитель, улыбаясь чему-то, дописывал письмо.

Неожиданно послышался гул моторов, душераздирающий свист бомб и грохот.

Оконная рама с визгом пролетела мимо меня и мелкой щепой рухнула на кровать Алексеева…

Мы очнулись под грудой штукатурки, досок и соломы.

— Костя, ты жив?

Алексеев бормочет что-то невразумительное, потом отвечает:

— Кажется, жив. А ты?

— Вроде бы.

— Пощупай себя. Может быть, ранен?

— Нет. Все нормально.

— Что делать будем?

— Спать. «Юнкерсы» вроде уходят.

— Уснешь тут.

Вбежал перепуганный хозяин хаты.

— Скажите, они, наверное, знали, что здесь командир и его заместитель?

«Они» — это немцы.

— Что вы, отец! Обыкновенное совпадение. На войне так бывает.

— Зачем утешаете? Почему же они не бомбили другие хаты?

Так нам и не удалось переубедить старика. Ворча что-то себе под нос, он принялся собирать доски. Вскоре окно было заколочено. Но до рассвета мы так и не заснули.

Коротая ночь, я втайне наблюдал за Алексеевым.

Бесстрашный в небе, отлично летающий днем и ночью, он здесь, на земле, был каким-то по-домашнему спокойным.

Что ж, война ко всему заставит привыкнуть, даже к бомбежкам.

Мы — на Кавказе. А что стало с теми, кому не удалось уйти с Херсонеса? Об этом страшно было подумать…

Забегая немного вперед, скажу, что те, кого мы считали погибшими, неожиданно воскресали.

Как-то раздался звонок из штаба:

— Вы знаете Сапрыкина?

— Ивана Ивановича?

— Да. Каково о нем ваше мнение?

— Был отличный боец. Заместитель командира эскадрильи.

— Вы могли бы дать на него письменную характеристику?

— С радостью. Но кому это нужно? Сапрыкин же погиб.

— Мы тоже вначале так думали…

— Жив?!

— Жив… А с характеристикой поторопитесь. Здесь сложные обстоятельства, и нужно поскорее все поставить на свои места.

— Слушаюсь!.. Характеристику высылаю через час… Дорогой ты наш, Иван Иванович!

Мне сразу представилось его смуглое лицо, волосы с черным отливом. Вспомнился веселый, неунывающий характер боевого товарища.

А мы-то тебя, дорогой наш друг, похоронили… Как здорово, что ты жив!

Когда мертвые возвращаются

И вот он сам рассказывает мне о своих «сложных обстоятельствах…»

— На рассвете вы улетели. Нельзя сказать, чтобы, оставшись один, я чувствовал себя уютно. Нет. Но нужно же было кому-то принимать и отправлять последние самолеты, которым удавалось приземлиться на Херсонесе. К тому же я был твердо уверен: на последнем эвакуируюсь сам…

Кто мог знать, что последнему самолету сесть не удастся…

А тогда меня сразу же вызвали на командный пункт:

— Наша задача, — сказал начальник группы полковник Дзюба, — встречать Ли-2. Ты будешь выбирать места для посадки, показывать летчикам, куда заруливать. Быстро их разгружать и производить посадку раненых.

На следующее утро мы проводили на Кавказ всю боевую авиацию. Аэродром был пуст. Оставалось лишь три искалеченных истребителя. Но мы их тоже надеялись отремонтировать и перегнать.

Ночью пришли Ли-2. Хитроумной сигнализацией, чтобы не привлекать внимание гитлеровцев, я указывал летчикам места стоянок.

Все это происходило под непрерывным артиллерийским обстрелом.

Первые две ночи Ли-2 вылетали с Херсонеса дважды. В темное время я был на старте, в светлое — «на отдыхе», рядом с КП, если, конечно, тот ад, что там творился, можно было хоть в какой-нибудь мере соотнести со словом «отдых».

А люди все прибывали и прибывали: пехотинцы, моряки, артиллеристы. Из последних отрядов, прикрывавших отход войск. Уже тогда было видно, что всех эвакуировать не удастся. Командование это знало. Потому и отдало приказ: группами пробиваться в горы. Всем, за исключением раненых.

Но так уже устроен человек: слабая надежда уйти к своим, на Кавказ, у людей теплилась до последней минуты.

Я хотел отправить на Большую землю оставшихся летчиков: Романенко, Соболева и Мусатова. Но улететь посчастливилось только Мусатову. Романенко погиб при прорыве в горы. Соболев был тяжело ранен. Ему пришлось пройти через плен.