У рыбацкого костра - [30]

Еще хуже, разумеется, когда засекается такой карпище, что от вашей знаменитой лески остается только клочок, а крючок ваш украшает верхнюю губу богатыря пресных вод… В таком случае на вопрос соседа, что случилось, следует суровый ответ:

- Порвало!

Не рекомендуется, между прочим, удя карпов, оставлять удилище на берегу непривязанным, а самому уходить в лес прогуливаться, потому что нередки случаи, когда пастушки-подпаски начинают вам кричать:

- Дяденька! Ваше удилище поплыло! Потянуло!

Тогда приходится раздеваться и бросаться в воду.

А карп в таких случаях мастер поглумиться над вами: только вы это подплываете к удилищу, а карп - дерг! и поплыл…

Так скажите, прошу вас, стоит или не стоит удить карпа? Мы уже не 1х›ворим про переживания, которые овладевают вами, когда карп все же не срывается, а привозится домой и маринуется или фаршируется, или просто жарится!

И вы закусываете и рассказываете:

- Эх, и потянуло! Да я не из тех, чтобы упустить карпа, нет, брат, не из тех!…

- Ну, закусывайте себе на здоровье!

‹№4, 1954)

Варвара Карбовская

В порядке обмена

Может случиться так: кто-нибудь из читателей-рыболовов, открыв книжку на этой странице и увидев, что автор рассказа женщина, воскликнет:

- Баба! Значит, толку не будет.

С самого начала оговорюсь: этим я вовсе не хочу сказать, что считаю такого читателя противником посильного участия женщин в родимой литературе. А также ни в коем случае не собираюсь опорочивать рыболова, приписывая ему всякие пережитки и суеверия.

Я хочу сказать совсем другое. Я понимаю опасения некоторых любителей-рыболовов, когда речь заходит о том, чтобы женщина как-то, прямо или косвенно, касалась их любимого дела. Потому что я хорошо знаю, сколько натерпится иной такой милый человек от своей жены, а если по возрасту он еще не женатый, так от матери.

И то, что я хочу написать, может быть, будет даже не рассказом в прямом и строгом смысле этого слова, а как бы обменом опытом рыбацкой жены с другой рыбацкой женой или матерью через посредство самих заинтересованных лиц (я имею в виду читателей-рыболовов).

Итак… прошло уже довольно много лет с тех пор, как мой муж изменил мне в первый раз. Да, да, я выбираю из всех возможных слов именно это жестокое слово, потому что его вспыхнувшую страсть к рыбной ловле я поначалу восприняла как измену нашей дружбе.

Мы, бывало, так славно проводили вместе выходные дни! Я, занимаясь литературной работой, могла освободиться в любое время, а у него были только воскресенья. Я заранее запасалась всякими вкусными вещами, и мы уезжали с утра за город, купались, ходили по лесу. Или отправлялись в парк, или на выставку, в музей.

Это было, что называется, культурное препровождение времени, и у меня никогда не бывало оснований жаловаться на моего спутника.

Нет, я не жаловалась. И только иногда мне казалось, что он уж слишком подолгу простаивает на набережной Москвы-реки или у пруда в парке и тем самым задерживает нашу прогулку. И когда он задумчиво говорил: «Здесь, наверно, водятся караси…» - я пожимала плечом и отвечала: «Ну и пускай себе водятся. Надо же и карасям где-нибудь жить. Какое тебе до них дело?»

Однажды он сказал мне:

- У нас на заводе есть один технолог…

- Новатор?

- Нет.

- С ним что-нибудь случилось?

- Нет.

- Тогда почему же ты об нем начал?

- Он… в прошлое воскресенье… поймал четыре килограмма окуней. А тебе не хотелось бы… в будущее воскресенье поехать с нами на рыбалку?

«В будущее воскресенье, с нами»… С ними! Значит, они были уже - «мы» - компания, единомышленники, друзья-приятели, а я, единственная жена, значит, сама по себе, сбоку припека? И, стало быть, рыбалка, - четыре кило окуней, каких-то дрянных окуней, которых можно купить на рынке по дешевке, - интереснее, чем выставка прикладного искусства? Важнее, чем покупка нового абажура? И приятнее, чем весь дегь с женой?

Мне было очень грустно, и я даже, помнится, втихомолку поплакала. Но это было в первый и в последний раз по такому поводу.

У мужа тогда еще не было того, что у него есть сейчас, т. е. оснащения и обмундирования. Сейчас у него летние и зимние удочки, купленные и самодельные, с любовью выпиленные, склеенные, сколоченные, покрашенные, коробочки с дырками, сачки, под- сачеки, пешни и… но стоит ли перечислять все те предметы, которыми каждый рыболов-любитель заполняет какой-нибудь заветный, специально отведенный угол в своей комнате.

Он взял удочки у технолога, еще у кого-то - резиновые сапоги и уехал.

Мне очень хотелось, чтобы он вернулся усталый, недовольный и сказал: «Чепуха», - как он говорил иногда, возвращаясь со мной из кино или с эстрадного концерта.

Он приехал… нет, мне надо подумать, как бы это определить поточнее. Разумеется, он не похорошел: лицо его, заласканное апрельским солнцем, было цвета тамбовского окорока. Но в комнате так славно запахло полем, речкой, травой, а сам он был настолько пропитан чистым и вольным воздухом, что я сразу поняла: это навсегда, и, кажется, это хорошо.

У него был несколько смущенный вид, потому что он вернулся гораздо позднее, чем обещал, а у нас в семье приняты за правило точность и взаимная вежливость. И, кроме того, вещественные доказательства или оправдательные трофеи были уж очень невелики: один крошечный, колючий и сопливый ерш и два окуня величиной с мою ладонь.