У рифов Армагеддона - [296]

Это не было тем фактом, который встретил всеобщее одобрение. Почти четверть духовенства королевства, включая урождённых черисийцев, были возмущены и испуганы самим этим предложением. Также было, по крайней мере, и с частью населения в целом, но процент там был намного меньше, насколько мог сказать Мерлин.

Было довольно много страха и беспокойства, не говоря уже о замешательстве, но подавляющее большинство подданных Кайлеба никогда особенно не любили коррупционеров из Зиона. Знание того, что Совет Викариев начал подавляющее наступление на них, когда они ничего не сделали, чтобы заслужить это, превратило это отсутствие любви в ядовитую ненависть. Тот же факт, что за этим фактически стояла лишь «Группа Четырёх», а не весь Совет Викариев, в лучшем случае представлял собой бессмысленное, искусственное различие для большинства из них, хотя Кайлеб и Серая Гавань и не приложили особых усилий, чтобы подчеркнуть это.

Сэйфхолдийская Реформация, которую Мерлин надеялся отложить, пока Черис не будет готова к ней, уже была свершившимся фактом. Он ничего не мог сделать, чтобы исправить это, да и праведный гнев Черис и её новый монарх не позволили бы ему, даже если бы он мог.

И, по крайней мере, на данный момент, инициатива твёрдо была в руках Кайлеба. Несмотря на свои потери, Королевский Черисийский Флот имел безоговорочное превосходство на море, поскольку, в буквальном смысле, не осталось никаких других флотов.

Только Господь знал, что будет делать «Группа Четырёх», когда обнаружит это. В краткосрочной перспективе, было не очень много вещей, что она могла бы сделать без флота. В долгосрочной перспективе, Храм контролировал примерно около восьмидесяти пяти процентов всего планетарного населения и огромную долю общего богатства планеты. Это было пугающим перевесом, но, если это тревожило Кайлеба Армака, Мерлин не видел никаких признаков этого. И Кайлеб уже работал над улучшением ситуации.

Неприязнь королевы Шарлиен к приказам, навязанным ей «Группой Четырёх» предложила ему возможность, а тот факт, что так много её военных кораблей сдались, предложил ему рычаг воздействия. Он уже направил специального посла в Черайас с предложением вернуть её корабли, вместе со всеми командами, в обмен на официальное прекращение военных действий.

Это было в официальном послании. В личном письме от Кайлеба к Шарлиен, которое было приложено к нему, он предложил несколько более тесные отношения. В нём очень осторожно не упоминалось о том, что «Группа Четырёх», вероятно, будет очень расстроена её королевством и результативностью её флота против Черис. Оно даже не намекало, что возвращение Кайлебом её сдавшихся кораблей почти наверняка сделает «Группу Четырёх» ещё более злой. Что, конечно, только подчёркивало эти факты ещё сильнее. Оно также конкретно указывало все причины ненависти и презрения Гектора Корисандского, которые были общими для Черис и Чизхольма, и предполагало, что они что-то сделают с этим.

И, конечно же, оставался ещё Нарман Изумрудский. Который теперь обнаружил себя на другой стороне Черисийского моря без военно-морского флота, без союзников и армией, способной на очень немногое.

«Но это могло подождать», — подумал Мерлин, когда заиграла органная музыка, и двери собора открылись. — «Придёт время, когда все эти угрозы будут рассмотрены. Время для анализа, планирования, выявления возможностей и угроз». — Но это время было не сейчас, и даже если бы это было так, Мерлина это не волновало.

Возможно, это было так же «неправильно» с его стороны чувствовать себя таким образом, как это было для Хааральда плыть навстречу флагману Чёрной Воды вместо того, чтобы отвернуть. Мерлин Атравес, в конце концов, был существом из схем, сплавов и прохладного шёпота электронов, а не плоти и крови, или биения человеческого сердца. Его долгом было смотреть на угрозы, просчитывать возможности, чтобы определить, как лучше всего превратить смерть короля Хааральда в преимущество. И он хотел бы исполнить этот долг.

Но не сегодня. Этот день принадлежал человеку, который стал ему другом. Человеку, который доверил ему свою собственную жизнь, и своё королевство, и своего сына, и умер, не узнав по-настоящему, кем был Мерлин. Этот день принадлежал Хааральду Армаку и всем другим людям, погибшим на войне, истинные цели которой им так и не были объяснены. Он принадлежал их памяти, собственным молитвам Мерлина о прощении, когда он размышлял о крови на своих руках и ещё больших её потоках, ждущих, когда их прольют.

Когда он посмотрел на гроб Хааральда и раненого гардемарина у его подножия, Мерлин Атравес вкусил полный горечи вкус бессмертия. Знание того, сколько бесконечных лет лежало впереди, как много людей и детей-офицеров — и женщин, в ближайшее время — могут умереть в той войне, которую он начал.

Он почувствовал этот груз, увидел это мысленным взором, висящий перед ним, как Эверест над душой, и он испугал его. Но пример Хааральда и Пэй Као-юна, и Пэй Шань-вэй, и даже Нимуэ Албан — горел перед ним. Этот Эверест был его, и он будет нести его, сколько бы времени это ни заняло, как бы далеко ему не пришлось идти. Он знал это. Но сегодня, он мог только ждать, пока королевство Черис — и человек, который был Нимуэ Албан — скажет своё последнее прощай королю Хааральду VII.