У последней границы. Пылающий лес. Мужество капитана Плюма - [85]

Будь нападающим мужчина, Карриган нашел бы ответ. Раз его не ограбили, то мотив здесь не грабеж. «Ошибочное сходство! — сказал он себе. — Ошибка зрительного восприятия».

Однако такой ответ не удовлетворил его целиком, раз он имел дело с женщиной. Он не мог позабыть глаз, которые могли бы принадлежать только женщине.

Ему оставались на выбор два заключения. Либо произошла ошибка и женщина в ужасе хотела ее загладить, либо агент Черного Роджера Одемара удачно подстерег его, но оказался слишком мягкосердечным.

Солнце близилось уже к закату, когда в итоге целого ряда осторожных опытов Карриган убедился наконец, что не в состоянии подняться на ноги. В мешке же осталось много нужных ему теперь вещей: одеяло, стальное зеркало и термометр. Он начал тревожиться за себя. Вновь стало резать глаза. Лицо горело, и жажда мучила его все сильнее и сильнее. Начиналась лихорадка, а он знал, что значила для него лихорадка, когда он был один. Он потерял всякую надежду на возвращение женщины. Нелепо ждать, что она вернется после того, как с таким неистовством хотела убить его. Правда, она перевязала его, уложила, поставила возле него воду, но дальше предоставила выпутываться ему самому. Но какого же черта она не принесла ему и дорожного мешка?

Он решил было доползти до него, но при первых же движениях почувствовал боль, а затем и приступ тошноты. Однако нужно было достать и ящичек с лекарствами, и одеяло, и винтовку, которой он надеялся подать сигнал, если кто-нибудь будет проезжать по реке. Медленно, с передышками пополз он по песку. Пальцы попадали в отпечатки ног таинственной женщины-стрелка; это были следы не мокасин, а ботинок, узкие и маленькие, немногим длиннее его ладони.

Ему казалось, что прошла целая вечность, прежде чем он добрался до мешка. А когда он очутился около него, в голове словно закачался маятник, стукаясь о стенки черепа. Решив немного отдохнуть, положил под голову мешок. Одна минута проходила за другой. Солнце скрылось на западе за облаками, стало прохладнее, но внутри у него все горело от непереносимой жажды. Он мог слышать журчание реки и смех ее среди прибрежных камышей. И река показалась ему нужнее и ящика с лекарствами, и одеяла, и винтовки. Он весь ушел в ее манящую ласковую песню, пополз к ней, а маятник все быстрее принялся качаться у него в голове, когда шум воды начал все более приближаться. Наконец он добрался до мокрого песка, упал вниз лицом и начал пить.

После этого ему не захотелось уже возвращаться. Он повернулся и лег на спину с обращенным к небу лицом. Мокрый песок под ним был так мягок и так освежающе прохладен. Жар в голове утихал. Он мог слышать теперь вечерние звуки, которые доносились к нему из леса.

В этот день сумерки наступили раньше, так как на западе сгустились тучи. Кругом полная тишина. Даже ветер перестал дуть с реки. И до напряженного слуха Карригана, радостно чувствовавшего, как от прохладного сырого песка утихает лихорадка, донеслись какие-то новые звуки. Сначала он подумал, что это всплеснула рыба Но звуки снова повторились, и он различил равномерные удары весел

Вздрогнув, он приподнялся на локте. Река была окутана сумраком, и он ничего не мог разглядеть. Но до него доносились тихие голоса и удары весел; и скоро он узнал, что один из голосов принадлежит женщине.

У него бешено забилось сердце.

— Она возвращается! — прошептал он. — Она возвращается.

Глава IV

Первым побуждением Карригана, таким же внезапным, как и охватившая дрожь, было окликнуть гребцов невидимой лодки, И слова уже готовы были сорваться с его губ, но он удержался. Они не могли миновать его или не услышать его голоса, а потому он решил подождать. В конце концов, осторожность могла быть и не лишней. Когда он снова пополз к своей винтовке, то почувствовал, что движение не причиняет ему больше сильной боли. В то же время он не упускал ни одного доносившегося с реки звука. Говорили тихо, да и удары весел были очень осторожны; наконец их почти уже не было слышно, хотя он знал, что лодка подходит все ближе. Что-то боязливое и таинственное было в ее приближении. Может быть, женщина с дивными глазами и блестящими волосами вновь изменила свои намерения и возвращалась только с целью прикончить его.

Эта мысль заставила его еще сильнее напрячь свое зрение. В окутывавшем реку сумраке выделилась легкая тень, затем она приняла очертания; что-то тихо зашуршало о камни и песок, а вслед за этим послышался всплеск прибрежной воды под осторожно идущими ногами; кто-то вытаскивал лодку на берег. За первой тенью показалась другая. Прошли несколько шагов и остановились. Чей-то голос тихонько окликнул:

— Мсье! Мсье Карриган!

В голосе слышалась тревога, но Карриган молчал. Потом раздалось снова:

— Он здесь, Бэтиз! Я уверена в этом.

В голосе звучала еще большая тревога; он дрожал от волнения.

— Бэтиз, а если он умер?.. Он там, под этими деревьями.

— Он не умер! — немного приподнявшись, ответил Карриган. — Он здесь, снова за скалой.

Женщина бросилась туда, где лежал он, сжимая рукой холодный ствол винтовки и обернувшись к ней лицом. И вновь он увидел перед собой ее лучистые глаза, а при бледном свете, который лился с неба перед восходом луны, она показалась ему еще прекраснее, чем при солнечном блеске. Опустившись на колени, она близко наклонилась к нему, положив ему руки на плечи; сердце у нее сильно билось, что видно было по учащенному дыханию.