У последней границы. Пылающий лес. Мужество капитана Плюма - [84]

Дэвид Карриган совершенно не знал, сколько времени длились все эти странные переживания — час, день или месяц. А может быть, и год, потому что никак не мог припомнить, когда он познакомился с Милыми Глазками. Ему казалось, что он уже давно и хорошо их знает. В то же время он совсем забыл и жуткий обстрел под палящей жарой, и реку, и поющую малиновку, и любопытного кулика, наметившего дорогу последней пуле его врага. Он вступил в какой-то новый мир, в котором все было неожиданно и призрачно, кроме этих темных волос, черных глаз и бледного прекрасного лица. Иногда он видел его с поразительной ясностью, но каждый раз потом он снова погружался в темноту, и звуки милого голоса становились все слабее и слабее.

Наконец все окончательно смешалось в его голове, и он очутился в немой беззвучной тьме. Казалось, он лежал на дне глубокого колодца, и последние проблески его сознания погасли под давившим его мраком. Наконец где-то высоко над этим колодцем забрезжила бледная призрачная звезда. Она медленно спускалась к нему сквозь бесконечную тьму и чем ближе подходила, тем бледнее становилась ночь. Наконец звезда превратилась в солнце, и солнце рассеяло тьму. С наступившим рассветом он услышал пение птицы где-то над самой его головой. Когда же Карриган открыл глаза и понял, что пришел в себя, то увидел, что лежит под той серебристой березой, на которой пела малиновка.

Сначала он не спросил себя, как попал сюда. Глядел на реку и на белую полосу песка. Там была скала и возле нее его дорожный мешок. И также винтовка. Невольно перевел глаза в ту сторону, где в кустах была засада. Теперь и они были залиты солнцем. Но там, где он сейчас не то сидел, не то лежал, не то стоял, — он сам не знал, что именно, — была тень и упоительная прохлада. Над ним склонялся своей зеленой листвой кедр, а сам он был прислонен к стволу серебристой и густолистой березы. Там, где покоилась его голова, он нашел мягкий, только что сорванный мох. Рядом стояло его собственное ведерко, наполненное водой.

Он осторожно пошевелился и поднял руку к голове. Пальцы нащупали повязку.

Одну или две минуты он лежал потом неподвижно, в полном изумлении, тщетно стараясь понять, что все это значит. Прежде всего, он был жив. Но и это не было еще так поразительно, как все другое, что случилось с ним. Он вспомнил последние моменты неравного поединка. Его враг победил. И этим врагом была женщина. А главное, когда разнесла ему часть черепа и увидела, как он беспомощно лежит на песке, то не прикончила его, а перенесла в тенистый уголок и перевязала ему рану. Всему этому было трудно поверить, но ведерко с водой, мох под головой, повязка и некоторые образы, начинавшие вставать в его памяти, убедили его. В него стреляла женщина. С дьявольской настойчивостью она добивалась его смерти, а потом сама же спасла его! Он усмехнулся. Вот самое верное доказательство, что его ум не играл с ним никаких шуток. Только женщина могла быть столь непоследовательной. Мужчина довел бы дело до конца.

Он начал искать ее глазами на белой песчаной полосе. И в серебристо-сером мелькавшем пятне узнал неутомимого кулика. Тихонько засмеялся: он чувствовал себя необычайно уютно, и хотелось смеяться от счастья, что все прошло и он остался жив. Если бы кулик был человеком, он позвал бы его и пожал бы ему руку. Ведь если бы птица не выдала его, то все могло бы кончиться ужасно. Он содрогнулся при воспоминании о том, с каким упорством он целился в самую чащу кустарника, где была засада, может быть, в самое сердце женщины.

Дотянувшись до ведерка, он глубоко погрузил лицо в воду. Он не чувствовал уже боли. Головокружение прошло. Мысли сразу прояснились и живо заработали. По успевшей нагреться воде он разом догадался, что она уже давно взята из реки. В солнце и тени он также заметил перемену, и инстинкт человека, привыкшего отмечать каждую мелочь, заставил его вынуть часы. Было почти шесть часов. Прошло более трех часов с тех пор, как кулик очутился перед его ружьем.

Карриган в своем дивизионе считался знатоком по части анализа. И в редких случаях с ним не советовался Мак-Вейн, когда речь шла о тонких делах. У него была необычайная способность разгадывать ход мыслей преступника, и он давно поставил себе за правило учитывать не столько то, что человек сделал, сколько то, от чего он почему-то воздержался. Собственное же приключение его прямо сбивало с толку. Женщина, скрывшись в густой чаще, явно стремилась отправить его к праотцам. Она решила убить его и потому оставила без внимания тот белый флаг, который он выкинул, прося о пощаде. Она была дьявольски метким стрелком и по всем данным до самого последнего своего выстрела решительно хотела убить его.

Перемена произошла с той поры, когда она взглянула на него, окровавленного и распростертого на песке. Она подумала, конечно, что он умирал. Но почему же, когда увидела затем, что он слегка приоткрыл свои глаза, она воскликнула с явным и радостным облегчением? Что вызвало в ней столь быструю перемену? Почему она заботливо спасала ту жизнь, отнять которую так жаждала за минуту перед этим?