У последней границы. Пылающий лес. Мужество капитана Плюма - [137]

— Скажите мне, разве она не боролась? — воскликнул он. — А вы, разве тоже не боролись до самого конца, чтобы надеть на нее наручники заодно с ее братом?

— Да, это так, — пробормотал Дэвид.

— Она ненавидела вас, — продолжал Сен-Пьер. — Вы повесили ее брата, который был почти ее собственной плотью и кровью. Он был негодяем, но он был ее детищем, а мать любит своего сына, хоть бы он был настоящим дьяволом. Ну и потом, я не буду долго рассказывать… Через друзей она узнала, что вы, повесивший ее брата, принялись теперь за розыски Роджера Одемара. А ведь он — вы понимаете — это все равно, что я сам, ибо я поклялся в случае нужды заменить собою брата. Она была на судне вместе с Мари-Анной, когда пришла эта весть. У нее было только одно желание — спасти меня, убив вас. Если бы это был еще кто-нибудь другой, но это были вы, повесивший ее брата! В тот же день она с винтовкой исчезла с судна. Вы знаете, мсье Дэвид, что произошло. Мари-Анна прибежала на выстрелы как раз в ту минуту, когда вы замертво упали на песок. Это она сперва подбежала к вам, моя же Кармин лежала в это время со своей винтовкой, чтобы послать другую пулю, если вы пошевелитесь. Это была Мари-Анна, которую вы — увидели склонившейся над вами, это она…

Сен-Пьер остановился и улыбнулся.

— Дэвид, судьба выкидывает иногда странные шутки. Моя Кармин подошла и стояла над вами, ненавидя вас, а Мари-Анна опустилась возле вас на колени, любя вас. Да, это правда. Они жестоко боролись за вас, и любовь победила, потому что она всегда сильнее ненависти. Кроме того, когда вы лежали там, окровавленный и беспомощный, вы показались моей Кармин совсем другим, чем тогда, когда вы казнили ее брата. Итак, они перетащили вас под дерево, затем все обдумали и порешили, в то время как я был на плотах. Женский ум работает странно, а может быть, их образ действий вызвала так называемая интуиция. Мари-Анна нашла, что вам не следует встречаться с моей Кармин, а потому они решили, что она выдаст себя за мою жену, а Кармин отправится ко мне на лодке. Обе были напуганы и, когда я появился, дело зашло уже слишком далеко. Приходилось всю эту комедию играть до конца. Но когда я увидел, что вы любите Мари-Анну так сильно, что готовы встать на защиту ее чести, продолжая считать ее моей женой, тогда я решил, что все кончится благополучно. Но рисковать я не мог. Вот откуда и решетки на ваших окнах, и…

Сен-Пьер подернул плечами, и снова на его лице появились скорбные линии, а голос задрожал, когда он продолжал.

— Если бы Роджер не бросился прогонять огонь от родных могил, то я все равно уже решил все рассказать вам, мсье Дэвид. Я верил, что любовь к нашей сестре вышла бы победительницей. Я ничего не сообщил вам на реке, желая, чтобы вы увидели сперва собственными глазами наш рай; я знал, что, поселившись в нем, вы не захотите его разрушить. Вот почему я не мог сказать вам и того, что Кармин — моя жена. Ведь тогда все раскрылось бы, а кроме того, ваша борьба с любовью, которую вы считали преступной, очень занимала меня. Я видел в ней настоящее испытание для человека, который может стать моим братом, если сделает разумный выбор между любовью и тем, что он считал своим долгом. Я любил вас за все это даже тогда, когда вы усадили меня на песок. А теперь и моя Кармин любит вас за то, что вы вынесли меня из огня… Но вы не слушаете!

Дэвид смотрел мимо него на дверь, и Сен-Пьер улыбнулся, заметив выражение его лица.

— Непапинас! — громко позвал он. — Непапинас!

Тотчас же послышалось шарканье, и вошел Непапинас. Сен-Пьер протянул Дэвиду свои огромные забинтованные руки, а Дэвид подал ему свои, одну забинтованную и другую свободную. Между ними не было произнесено ни слова, но сразу видно было по их глазам, что отныне они братья на всю жизнь.

Непапинас выкатил из комнаты кресло с Сен-Пьером, а Дэвид, выпрямившись на своих подушках, стал прислушиваться и ждать, пока ему не показалось, что в груди у него бьются два сердца вместо одного.

Прошла целая вечность, как показалось ему, прежде чем Мари-Анна появилась в дверях. С минуту она стояла неподвижно, не спуская с него глаз, словно он протягивал к ней свою забинтованную руку, стремясь к нему всем своим существом, и все же готовая упорхнуть, словно птичка, каждую минуту. Но лишь только он произнес ее имя, как она бросилась к нему и упала около него на колени, а к его груди прильнуло ее пылающее личико, и его губы прижались к ласкающему шелку ее волос. Он не проронил ни слова, чувствуя, как ее сердце бьется рядом с ним. Наконец она подняла свое лицо так близко к нему, что он почувствовал на своих губах ее дыхание. И увидев, что выражали его глаза, она слегка улыбнулась и спросила прерывающимся шепотом:

— Все кончилось хорошо… Дэвид?

Он еще ближе притянул к себе ее лицо и с криком счастья зарылся в этих блестящих косах, которые он так любил. Он не мог затем припомнить все, что говорил, но под конец Мари-Анна слегка отодвинулась от него и взглянула ему прямо в лицо своими лучистыми глазами.

— И вы возьмете меня с собой? — радостно прошептала она.

— Да! И когда я покажу вас старику-начальнику Мак-Вейну, которого вы знаете, и скажу ему, что вы моя жена, он не посмеет взять назад своего обещания. Он сказал, что если я доведу до конца дело Роджера Одемара, то могу просить от него всего. А я буду просить о своей отставке. Я должен получить ее в сентябре, и тогда мы успеем вернуться еще до снегопада. Вы видите… — воскликнул он, снова ее обнимая. — Вы видите, я нашел край своей мечты и хочу в нем остаться навсегда. Вы хоть немножко рады, Мари-Анна?