У порога великой тайны - [64]
И все же в Германию Владимира Николаевича потом не тянуло. Отчасти потому, что научные интересы влекли его в другие места, отчасти же и по другой причине. Ему трудно было переносить чинопочитание и кастовую замкнутость, царившие в Боннском университете. В России такие нравы наблюдались, пожалуй, только в чиновном мире, с которым молодой Любименко почти не соприкасался. В среде русских ученых отношения были просты и демократичны. Любого ученого с мировым именем в Петербурге можно было называть по имени и отчеству, без употребления титулов. А в Бонне к профессору следовало обращаться: «Господин тайный советник, разрешите…»
Последующие четыре года Любименко работал во Франции у профессора Сорбонны (Парижского университета) Боннье. Тут царил дух совсем иной, нежели в Германии: простота в обращении, учтивость, доброжелательство.
Боннье вел свои ботанические наблюдения в Фонтенбло близ Парижа. Здесь проводил большую часть времени и Любименко. Он подружился с семьей профессора (в Бонне такие вещи были бы немыслимы) и с его сотрудниками. Французы быстро оценили и мягкий неистощимый юмор Любименко (он ведь был украинцем), и его удивительную память, вместившую невероятное количество всяких сведений. Ему в Сорбонне даже кличку придумали — «Я все знаю». Когда возникало затруднение, то кто-нибудь говорил: «Надо сходить к мсье Всезнаю, он объяснит».
Природа на редкость щедро одарила Владимира Николаевича Любименко. Он обладал, например, способностью раздваиваться: мог писать статью либо рассказ и вести в то же время разговор с женой или другом. Все, что он напечатал за свою жизнь (268 научных работ), написано им прямо набело, почти без помарок. Его жена рассказывала, что некоторые страницы своей магистерской диссертации он написал на севастопольском вокзале в ожидании поезда. Он мог сразу, с хода, продолжить работу, прерванную месяц назад на полуслове.
Такие разносторонне одаренные люди, которым все дается легко, нередко бывают поверхностны.
Любименко часто говорил про себя, что он занимается «исканием истины». Но искания его были целеустремленны. В ботанике он выбрал самую сложную область — питание растений из воздуха с помощью света. Посвятив десятки лет изучению того удивительного аппарата, который улавливает солнечный луч и с его помощью строит сложные органические соединения из углекислого газа и воды, Любименко в конце жизни просто и мужественно сказал:
— Строение пластиды все еще остается загадочным.
Поверхностный всезнайка, снимающий пенки с наук, такого признания не сделает. Ему будет казаться, что он все постиг…
Но вернемся в Фонтенбло. Любименко вместе с Боннье разъезжает в шарабанчике, запряженном одной лошадкой, по окрестным лесам. Во время этих долгих экскурсий со многими остановками рождаются мысли, догадки, планы исследований.
Любименко приехал в Фонтенбло со своей темой: тень и свет. Еще в институте, изучая лесоводство, Владимир Николаевич заинтересовался тенелюбием и светолюбием деревьев. Почему лиственница и береза не выносят затенения, а клен и бук даже ищут тени? С давних пор замечено, кстати, что деревья, отбрасывающие много тени, — и сами тенелюбы, а те, что дают слабую тень, — светолюбы. Заметьте — у теневых растений листья толще. Если приглядеться к листу тенелюба под микроскопом, то видно, что на этом листе гораздо больше устьиц, чем на листе светолюбивого дерева. А раз больше устьиц, то и углекислый газ воздуха быстрее проникает внутрь листа.
Но одних внешних наблюдений, накопленных ботанической наукой, Любименке мало. Он предпринимает глубокие исследования, отнимающие у него много лет, чтобы разгадать механизм тенелюбия и светолюбия растений. И эти исследования неизменно приводят его к зеленой пластиде…
Страсть к путешествиям, которая тлеет в каждом из нас, никогда не угасая, в нем горела неистово. Обстоятельства складывались для него так удачно, что он успел побывать за свою жизнь на всех континентах. И всюду он задавал всевозможным растениям — от притоптанного прохожими пропыленного подорожника до величавой пальмы — одни и те же вопросы.
Он исследовал 600 видов растений — световых и теневых. Он узнал, что некоторым тенелюбам, чтобы их зеленые пластиды начали действовать, требуется в десятки раз меньше света, нежели светолюбам.
Вот тис — очень древний обитатель нашей планеты, появившийся на Земле еще в каменноугольном периоде, то есть более двухсот миллионов лет назад. Растет это дерево очень медленно, но зато и доживает иногда до двух тысяч лет. Тис — типичнейший тенелюб. У нас в стране он прячется под сенью кавказских и крымских широколиственных лесов. Любименко точными опытами устанавливает, что хлоропласта тиса начинают разлагать углекислый газ едва ли не в сумерках — при напряженности света в 10 раз меньшей, чем требуется для лиственницы.
В чем же тут дело?
С помощью разработанного им самим метода Любименко определил, сколько хлорофилла содержится у тиса и у лиственницы. Результат: у тиса на килограмм свежих листьев (хвои) приходится 2,41 грамма хлорофилла, у лиственницы — 1,15 грамма. Еще два растения: тенелюбивая лещина (орешник) и светолюбивый подорожник: у лещины в килограмме свежих листьев — 4,8 грамма хлорофилла, у подорожника — 1,8 грамма.
Книга рассказывает об истории строительства Гродненской крепости и той важной роли, которую она сыграла в период Первой мировой войны. Данное издание представляет интерес как для специалистов в области военной истории и фортификационного строительства, так и для широкого круга читателей.
Боевая работа советских подводников в годы Второй мировой войны до сих пор остается одной из самых спорных и мифологизированных страниц отечественной истории. Если прежде, при советской власти, подводных асов Красного флота превозносили до небес, приписывая им невероятные подвиги и огромный урон, нанесенный противнику, то в последние два десятилетия парадные советские мифы сменились грязными антисоветскими, причем подводников ославили едва ли не больше всех: дескать, никаких подвигов они не совершали, практически всю войну простояли на базах, а на охоту вышли лишь в последние месяцы боевых действий, предпочитая топить корабли с беженцами… Данная книга не имеет ничего общего с идеологическими дрязгами и дешевой пропагандой.
Автор монографии — член-корреспондент АН СССР, заслуженный деятель науки РСФСР. В книге рассказывается о главных событиях и фактах японской истории второй половины XVI века, имевших значение переломных для этой страны. Автор прослеживает основные этапы жизни и деятельности правителя и выдающегося полководца средневековой Японии Тоётоми Хидэёси, анализирует сложный и противоречивый характер этой незаурядной личности, его взаимоотношения с окружающими, причины его побед и поражений. Книга повествует о феодальных войнах и народных движениях, рисует политические портреты крупнейших исторических личностей той эпохи, описывает нравы и обычаи японцев того времени.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Имя автора «Рассказы о старых книгах» давно знакомо книговедам и книголюбам страны. У многих библиофилов хранятся в альбомах и папках многочисленные вырезки статей из журналов и газет, в которых А. И. Анушкин рассказывал о редких изданиях, о неожиданных находках в течение своего многолетнего путешествия по просторам страны Библиофилии. А у немногих счастливцев стоит на книжной полке рядом с работами Шилова, Мартынова, Беркова, Смирнова-Сокольского, Уткова, Осетрова, Ласунского и небольшая книжечка Анушкина, выпущенная впервые шесть лет тому назад симферопольским издательством «Таврия».
В интересной книге М. Брикнера собраны краткие сведения об умирающем и воскресающем спасителе в восточных религиях (Вавилон, Финикия, М. Азия, Греция, Египет, Персия). Брикнер выясняет отношение восточных религий к христианству, проводит аналогии между древними религиями и христианством. Из данных взятых им из истории религий, Брикнер делает соответствующие выводы, что понятие умирающего и воскресающего мессии существовало в восточных религиях задолго до возникновения христианства.