У порога великой тайны - [6]
Сколько еще в этом «переваривании сока» наивного, навеянного слишком прямолинейным сопоставлением животного и растительного организмов! И какой удивительный проблеск мысли — «при содействии света»!..
Мальпиги отослал в Лондон, в Королевское общество, которое являлось тогда общеевропейским научным центром, первую часть своей «Анатомии растений». В те же дни подобную работу представил и английский ученый Неемия Грю. Он тоже изучал с помощью микроскопа строение растений, тоже видел щели на нижней стороне листьев и тоже не смог разгадать их назначения. Оба ученых работали независимо друг от друга, оба увлеклись микроскопом, после того как Роберт Гук его усовершенствовал, оба пришли к одним и тем же выводам.
В Королевском обществе решили: заслушать оба доклада в один и тот же день — 29 декабря 1671 года.
В те годы Мальпиги казалось, что он обрел покой, нужный ему для работы Теперь он может, вооруженный скальпелем и микроскопом, отдаться целиком науке. Скопив денег, он купил виллу, но не в Кревалькоре, где была под боком враждебная семья Сбаралья, а в Кортичелли.
В том же году в Болонье в его квартире возник пожар. Огонь пожрал рукописи, микроскоп.
И вот, спустя пять лет после пожара — разгром виллы в Кортичелли. Да, теперь он понимает, что пожар в Болонье не был случайностью.
Снова все уничтожено. А ему пошел шестьдесят второй год…
Он не сдался. Но через два года ему в третий раз пришлось покинуть Болонью, чтобы уже больше не вернуться в родной город. Папа Иннокентий XII, проявлявший заботу не только о душах, но и о своем бренном теле, давно уже приглашал его к себе в Рим в качестве лейб-медика. И Мальпиги приглашение принял.
Спустя три года папский лейб-медик Марчелло Мальпиги скончался в Риме от удара.
На его метрике священник в Болонье написал: «Сей Марчелло стал мировой известностью, особенно в медицине».
Мальпиги действительно приобрел мировую известность. Но потомки больше всего оценили не его врачебную деятельность, а то, что он одним из первых смело, широко применил микроскоп для исследования живых организмов. Потомки оценили и то, что Мальпиги сделал попытку разгадать роль листьев в жизни растений.
Смутная догадка, оброненная в саду Ликея Феофрастом и затерянная в веках, возникла снова почти через двадцать столетий. Правда, рассуждения Мальпиги тоже еще очень неясны. Но ни физика, ни химия XVII века не смогли бы предоставить ученому данных для более основательных выводов.
…В Болонском университете почти рядом с памятником Мальпиги стоит памятник доктору Сбаралья. Вероятно, так сделано для того, чтобы убедить историю в беспристрастности потомков…
«Где у них сердце?»
В то весеннее солнечное утро конюх пастора Гейлса, рыжий долговязый Роберт, окончательно пришел к убеждению, что его достопочтенный хозяин спятил. Вот к чему приводят все эти фокусы, которые пастор называет опытами!
Судите сами. Роберт не торопясь (он всегда все делает не торопясь) чистил во дворе гнедого. Вдруг прибегает с какими-то трубками в руках хозяин и велит ему повалить коня. Да, повалить и привязать за ноги к столбам! Что поделаешь, — надо слушаться. Конюх откладывает скребницу и принимается за дело.
Конь повален и привязан. Быть может, хозяину взбрело в голову таким необычным способом проверить ковку? Роберт обиженно отходит. Но тут начинается такое, что у бедного конюха — слезы из глаз.
Пастор извлекает острейший нож и вскрывает у коня жилу на ноге, потом вставляет в рану одну трубку — металлическую, в нее другую — стеклянную. Алая кровь быстро поднимается по трубке. Гейлс измеряет высоту столба.
— Все в порядке, Боб! Восемь футов и три дюйма… Выше не идет. Теперь забинтуем покрепче ногу и можете отвязывать коня… Ну, ну, не тревожьтесь, поправится скоро.
Но Роберт подавлен. Нет, не все ладно в голове у пастора. Бога он, видно, не боится, хотя служит всевышнему как будто исправно. Когда хозяин в собственном саду подрывал корни у яблони и кромсал хорошие виноградные лозы, то это было чудно — и только. Но перерезать жилу у молодого, здорового коня?!
А Стивен Гейлс торжествовал: серия трудных опытов завершена успешно.
Началось же вот с чего. Увлеченный работами своего знаменитого соотечественника Гарвея, открывшего кровообращение у животных, Гейлс решил изучить движение соков у растений. Должен ведь отыскаться у растений регулирующий орган, подобный сердцу! Такой орган скорее всего скрыт в корнях, — рассуждал ученый.
Но ничего нельзя брать на веру. Давно прошли те времена, когда считали истиной всякие измышления, подобные теориям средневекового схоласта Альберта фон Больштедта. Этот Больштедт, живший в XIII веке и прозванный, вероятно за красноречие, Альбертом Великим, утверждал, что ячмень может превращаться в пшеницу, а пшеница — в ячмень; что из дубовых веток, воткнутых в землю, могут развиться виноградные лозы!..
Если хочешь доказать какую-нибудь истину, то пользуйся числом, мерой и весом, — неустанно повторял Гейлс. И добавлял, что сам господь бог, сотворяя вселенную, измерял, взвешивал, вычислял…
Но как же все-таки отыскать у растения сердце? Ранней осенью Гейлс вырыл в своем саду, под молодой яблоней, яму. Добравшись до бокового корня яблони, пастор с помощью длинной стеклянной трубки, опущенной в ртуть, определил, что корень выполняет ту же роль, что сердце у животного — нагнетает соки в сосуды! Ну, а листья? Ведь они испаряют воду — это известно с давних пор, — значит, возможно, и притягивают ее.
