У подножия необъятного мира. Хроника деревенского городка - [3]
«Ну вот, всегда же так! – празднично улыбается Витька, стоя напротив здания. – Идёшь, идёшь… и придёшь!»
Из мглы бесконечными сонными гирляндами вытягивается снег, а мальчишка стоит на скрипучем ящике у освещённого окна и неотрывно смотрит внутрь работающей типографии. Всё забыл он. Давно уже под носом пробила колеи солёная юшка, напоминает: домой пора, в тепло! – но не чувствует мальчишка ни мороза, ни времени.
Кто-то сзади берёт его за шиворот и как кутёнка поднимает над ящиком. «Ну, ты, кержак! Отпусти! – сипит Витька. Обещает: – В морду дам!» «Будешь бродяжить, будешь?» – встряхивают его. «А-а! дядя Ваня Соседский! – радостно хрипит Витька. – Это я, я, Витька! Опускай меня скорей на ящик! Вместе, вместе будем глядеть!..»
Летом во второй раз родители попытались засунуть его в детский сад – какой там! – в первый же день увёл за собой полгруппы малышей. На остров. К тальникам. Рыбалочка там больно хороша.
«Анфимьевна, глянь: идёт…» – кивал жене старик Подопригоров на бодро проходящего мимо его двора Витьку. Витька в тюбетейке, в трубастых трусах, запылённый, за спиной у самой земли болтается пустой отцовский рюкзак; глаза мальчишки, обрамлённые неостывающими знойными конопушками, полны невыплеснутой радости познания целого большого дня, которую он и несёт скорей матери с отцом… Анфимьевна жалостливо качала вслед головой, как безвозвратно пропащему человеку: «Такой малой и уже чистый геолух (геолог, видимо)…»
Дома Витька понуро стоит у порога, рюкзак тоскливой килой сверзил к полу, в другой руке – опавший букетик полевых цветов. Напротив с беспомощным ремнём в руках сидит отец на табуретке…
А зимой?… Витька разве будет кататься, как все ребятишки, по накатанной к озеру пологой дороге? Витька помчится на санках вбок и ринется с крутого бугра прямо к проруби. Узкой и длинной, где поят лошадей. Прорубь резко взбрыкнёт, и Витька вылетит в воду. Санки помчатся по льду дальше, а Витька будет удивлённо смотреть им вслед, торча из проруби…
«Тётя Надя! Тётя Надя! Ваш Шаток в Поганку провалился!» И в следующий миг вся ватага ребятишек катится назад, к озеру, а за ней, как за рассыпающейся жуткой вестью, тянет руки, летит по дороге женщина. Раздетая, простоволосая, в одном валенке и одной татарской галоше.
Выдернутый из проруби водовозом Медыниным, Витька истекает на лёд смущением. Он глубоко сожалеет. Не рассчитал. Самую малость. Но в следующий раз!..
В каждый свой очередной наезд в городок на год-два и до вселения в так называемые «дома печати» Ильины почти всегда останавливались у дяди Вани Соседского.
Словно и не дома вовсе, а сторожа с берданами сидели в садах-огородах на этой окраинной улице. Взбрёхивали, урчали глухими дворами. Отгороженные, неприступные. И только домик дяди Вани Соседского – лёгкий, открытый, весь на виду. Вместо колодистого заплота – голенький легкомысленный штакетничек. Не немтырями тебе угрюмыми ворота, а разговорчивые – резные, в красивых поковках – калитка и воротца; всегда распахнутые весёленькие ставенки.
Сбоку домика, а с улицы казалось, что прямо из крыши, высоко и раскидисто взметнулся в небо громадный тополь. «Сковырнуть бы его вместе с Соседским к чёртовой матери!» – сумрачно катал желваки под сивой бородой старик Подопригоров. А тут ещё сам дядя Ваня с Витькой из сеней выкатнутся. И смеются, и на тополь друг другу показывают, и объясняют чего-то, и головы задрали – смотрят, щурятся. А зелёный великан – как на заказ – давай в небе озоровать, солнце ловит, проходу ему не даёт… Подопригоров захлопывал рот, сдёргивал с бороды паутинную слюну. «Я б вам показал, “как по голубому саду мимо белых яблонь!..”» Эти Витькины слова, ставшие известными в улице, почему-то больше всего его душили.
Когда правдами и неправдами Шатка удавалось заякорить во дворе, мальчонка, задрав вверх голову и прищуривая глазок, часами заворожённо смотрел на вершину тополя. Бойкий полуденный ветерок щекотал смешливые листочки, солнышко прыскало смехом, и глубоким садом проплывало небо… У Витьки немела спина, затекала шея, он покачивался, но, блаженно улыбаясь, шептал: «Как по голубому саду… мимо белых яблонь… я и тополь… гуляем…» Потом быстро приседал на корточки, тряс стриженой головой. Двор раскачивался, летали белые мухи. У Витьки открывалась из носу кровь. Выбегала на крыльцо тётя Катя, дяди Вани Соседского жена, всплёскивала руками, вела Витьку в дом.
«Анфимьевна, слышь, похож, нагулялся геолух-те… Пора обедать, чай…» Подопригоров покидал наблюдательный пункт. Как человек, честно и добросовестно исполнивший часть нелёгкой работы, шёл в дом обедать. После обеда-то, поближе к вечеру, снова заступать…
Тем же летом занёс Витька как-то во двор подкинутого под калитку белого котёнка. Обвиснув в руках пыхтящего мальчишки, котёнок молчал, но как только был поставлен на крыльцо – заорал. И орал дальше, не переставая. Устало как-то. По-стариковски…
За своими воротами – снохачом, подглядывающим в оконце баньки за моющейся молодой снохой – затаился Подопригоров; через дорогу и штакетничек Соседских ему хорошо видно, и мальчишку, и котёнка.
В книгу «Парус» вошло пять повестей. В первой – «Юная жизнь Марки Тюкова» – рассказывается о матери-одиночке и её сынишке, о их неприкаянной жизни в большом городе.В «Берегите запретную зонку» показана самодовольная, самодостаточная жизнь советского бонзы областного масштаба и его весьма оригинальной дочки.Третья повесть, «Подсадная утка», насыщена приключениями подростка Пашки Колмыкова, охотника и уличного мальчишки.В повести «Счастья маленький баульчик» мать с маленьким сыном едет с Алтая в Уфу в госпиталь к раненому мужу, претерпевая весь кошмар послевоенной железной дороги, с пересадками, с бессонными ожиданиями на вокзалах, с бандитами в поездах.В последней повести «Парус» речь идёт о жизненном становлении Сашки Новосёлова, чубатого сильного парня, только начавшего работать на реке, сначала грузчиком, а потом шкипером баржи.
Повесть о любви пожилого женатого мужчины к молодой женщине, родившей ему сына. О его "второй семье на стороне". Содержит нецензурную брань.
БИЧ (забытая аббревиатура) – Бывший Интеллигентный Человек, в силу социальных или семейных причин добровольно опустившийся на самое дно жизни. Таков герой повести «Ещё тёплые дожди» Игорь Луньков. Герой повести «Смотритель животных» асоциален несколько по-другому. В силу физической и психической неполноценности он крайне жесток с животными, скрытен, опасен.И наконец, герой повесть «Московский рай» инженер Арамишин, по лимиту хорошо зацепившийся в Москву, полностью доволен, счастлив «на празднике жизни», но попадает в расставленный на него силок, в ловушку, выхода из которой у него нет…
Этот роман о старости. Об оптимизме стариков и об их стремлении как можно дольше задержаться на земле. Содержит нецензурную брань.
Владимир Макарович Шапко родился в 1938 году в алтайском городе Усть-Каменогорске в семье служащих.Работал каменщиком, грузчиком в речном пароходстве, мотористом, шкипером. После окончания Уфимского музыкального училища стал профессиональным оркестровым музыкантом-кларнетистом.Сейчас работает настройщиком музыкальных инструментов в Красноярском институте искусств.Первый рассказ В. Шапко «Река, полная солнца» опубликован в 1981 году еженедельником «Литературная Россия». В 1984 году в 11–12 номерах «УС» вышла его повесть «Подсадная утка».
Эта книга о двух друзьях-пенсионерах, на старости лет решивших круто поменять свою жизнь. Переехать в райский городок у моря. Однако судьба не каждому выдает свои пряники.
Книга первая. Посвящается Александру Ставашу с моей горячей благодарностью Роман «Дискотека» это не просто повествование о девичьих влюбленностях, танцульках, отношениях с ровесниками и поколением родителей. Это попытка увидеть и рассказать о ключевом для становления человека моменте, который пришелся на интересное время: самый конец эпохи застоя, когда в глухой и слепой для осмысливания стране появилась вдруг форточка, и она была открыта. Дискотека того доперестроечного времени, когда все только начиналось, когда диджеи крутили зарубежную музыку, какую умудрялись достать, от социальной политической до развеселых ритмов диско-данса.
Этот несерьезный текст «из жизни», хоть и написан о самом женском — о тряпках (а на деле — о людях), посвящается трем мужчинам. Андрей. Игорь. Юрий. Спасибо, что верите в меня, любите и читаете. Я вас тоже. Полный текст.
Книга представляет собой оригинальную и яркую художественную интерпретацию картины мира душевно больных людей – описание безумия «изнутри». Искренне поверив в собственное сумасшествие и провозгласив Королеву психиатрии (шизофрению) своей музой, Аква Тофана тщательно воспроизводит атмосферу помешательства, имитирует и обыгрывает особенности мышления, речи и восприятия при различных психических нарушениях. Описывает и анализирует спектр внутренних, межличностных, социальных и культурно-философских проблем и вопросов, с которыми ей пришлось столкнуться: стигматизацию и самостигматизацию, ценность творчества психически больных, взаимоотношения между врачом и пациентом и многие другие.
Франтишек Ставинога — видный чешский прозаик, автор романов и новелл о жизни чешских горняков и крестьян. В сборник включены произведения разных лет. Центральное место в нем занимает повесть «Как надо умирать», рассказывающая о гитлеровской оккупации, антифашистском Сопротивлении. Главная тема повести и рассказов — проверка людей «на прочность» в годину тяжелых испытаний, выявление в них высоких духовных и моральных качеств, братская дружба чешского и русского народов.
История акушерки Насти, которая живет в Москве в недалеком будущем, когда мужчины научатся наконец сами рожать детей, а у каждого желающего будет свой маленький самолетик.