У ночи длинная тень - [26]

А то бы… Эх, а если бы это было возможно! – размышлял он с полной серьезностью. – Вот, скажем, в мире слякотная поздняя осень, на душе – сквозняк, брр… Или зима, холодрыга… - а ты взял, вскрыл баночку июня и хвойного леса, сунул нос в бачок летнего вечера… Как хорошо! Почему до сих пор не изобрели такого? Куда смотрят ученые! Занимаются там чем-то, ракеты, комбинаты, ерундой разной. А вот до этого недокумекали. Позор!

Он и не заметил, как дошел до самых Глинок. Вот и крыльцо, голос Ларисы:

- Оскар! – опять кличет его по-псиному, с ударением на «о». – Все в порядке? Есть молоко?

Мухин кивает. Сейчас неохота ему отвечать. Он вдруг почувствовал, что очень устал от этого похода. Какую-то пустоту в душе, вялость он вдруг ощутил. Странно! А Ларисин голос кажется слишком резким, словно бы насильственно колотится в уши.

- Заходи, заходи, Оскар! Я тебя сейчас молочным коктейлем угощу. Ты ведь хочешь коктейля?

- Нет, спасибо…

Вспомнился тот коктейль. Он отдал бидон и пошел к себе.

Ночью шел дождь. Шумели в распахнутое окно, шумели, бушевали березы во дворе, а за ними – все деревья, все леса, весь лесной горизонт. Вдувало бурей дождевой колкий веер – прямо до подушки, до головы. Оскар метался во сне, просыпался под гулкие обвалы дождя и снова засыпал… Кто-то снился ему, какая-то огромная, хохочущая, с голыми ногами и квадратной спиной, то она бежала куда-то под грохот волн (море почему-то снилось), то сидела – подбородком в колени – одна на высокой-высокой скале. Одна над морем. И глядела на облако, но облако становилось серой собакой, которая скакала по бушующим вершинам леса, а та, с голыми ногами, смутная, как валькирия, кричала со скалы вслед собаке: «Оскар, Оскар..!»

Мухин вскакивал, глядел на шум дождя за окном – мирный простецкий шум простого дождя – падал, успокаиваясь, на постель и снова засыпал.

Встал он поздно. Было солнечно. Весь двор сверкал, переливался осколками росы. Но уже опять набегали тучи. И снова понемногу дождило. День обещал быть серым и пасмурным. Мухин такие дни любил… Приятно в такую погоду бродить по лесу. От ходьбы жарко… Ветер – в лицо, и волосы треплет. Брызнет ни с того ни с сего дождиком, хорошо! Солнце глянет. И тогда солнечными, пыльно-желтыми полосами весь лес разлинован, и под ногами вспыхивает оранжевый ковер хвои и шишек. Вдалеке, за деревьями, на опушке копошатся какие-то фигуры. Странно, что они делают? Заняты они чем-то странным. С какими-то палками, трубками, треногами-раскоряками выше их роста. Как будто каждая из фигурок таскает на себе большого паука. Двухэтажные люди. Какие-то человеко-пауки. «Тьфу ты! – подивился Мухин. – Не пойму что-то». Ветер раскидал по лесу их голоса – даже до Оскара доносится.

- Левей, Рита, левее!

- Так? Витек, так?

- Левей, Рита, левей!

- Так?

- Теперь так!

Мухин подошел, пригляделся. Парень устанавливает теодолит. Другой прильнул к трубе прибора. Он деловито машет кому-то рукой.

Мухин идет по темному, пасмурному лесу, в таинственной сумеречи, под монотонный накрап дождя и шелестение. Лес кишит незримой «муравьиной» работой и голосами. Лес живет таинственной жизнью. Так чудится Мухину. Лес полон какими-то деятельными гномиками с линейками, рейками, трубками, теодолитами… То они вдруг появляются рядом и около, то, как по мановению, исчезают…

- Серега, не трогай, не вытягивай! Это же не наша вешка!

- Ну да! Забыл? Сам вбивал.

- Стой, куда! Куда планку-то потащила!

- А метки, наши метки? Где наши-то колышки?

- Понаехало тут два вуза и сто техникумов! Теперь разберись, где кто метил. Где мы, где они…

- Ну уж, сто. Скажешь, тоже.

- Серега, а ты ихние выдергивай, ставь свои! – веселый девчоночий голос явно поддразнивал какого-то Серегу. – Давай, давай, чего робеешь! Они, небось, не робеют.

Да это ж студенты Галкиного «Стройтеха», - догадался Оскар. – Наверно, и Галка здесь.

Он вспомнил, как она смешно растаращивает глаза и придвигает к нему лицо, как будто хочет рассказать что-то страшное. И рассказывает: «мы белим, а она обратно отваливается». Ах ты, Галка!

- Эй, где наши колышки?! – снова швырнул ветер целую горсть голосов.

«Того и гляди Галка встретится», - думалось Мухину. «Она здесь, в этом лесу».

Потемнело. Забарабанили по листве большие капли. Оскар поскорей свернул в ельник, укрылся под кряжистой старой елкой. Внизу, у самого ствола, было сухо и пыльновато, хоть костер разжигай, и копошились муравьи. Но дождь стал проникать и сюда, и Оскар зашагал от елки к елке, выбирая навес погуще.

Около низинки стеной стояла шеренга старых елей, их острые вершины разной высоты напоминали храм Василия Блаженного. Древний лес. Храмовые ели… Мухин подошел ближе, раздвинул ветви ближней к нему елки – и аж присвистнул от неожиданности. Множество глаз блеснуло на него.

Ребята сидели прямо на мху, на куртках, на своих рабочих чемоданчиках. Они хохотали. При виде постороннего все замолчали. А одна девчонка, уставясь на Мухина, громко фыркнула.

- Кончай, ша, - сказал парень

Две-три девчонки зашептались.

- Эй, славяне, - сказал Мухин, - здорово! Неплохо устроились.

Он видел, что все они моложе его, и не робел.