У ночи длинная тень - [20]

- Дура! – в сердцах бросил Толик.

Она, конечно, не слышала этой «дуры», но Оська слышал. Потом выскочила Лариса. Щебетнул ключик в английском замке. Звонко и легко застучали каблучки к лифту. И лифт вдруг послушно пошел вверх. Из кабины вышел Толик – вернулся за женой – он неуклюже потоптался, и супруги уехали. Будто ничего не произошло. Оська заметил – она, как всегда, яркая, безмятежная. Толик мрачнее, чем обычно («шкаф, дуб»), лоб в складках («вот образина»)… С тех пор Оська стал замечать, что его сосед мрачен и озабочен. «Переутомляется» - вздыхала бабушка, «талантливый инженер этот Николаев» - уважительно говорили соседи снизу. «Лебезят», - думал Оська, - «демагогия». А самому представлялось, как «талантливый Николаев» каждый день тиранит Ларису, а она все скорбно сносит. «Ясно, не хочет сор из избы выносить, вот какая!» По ночам он мечтал, как спасет ее от жестокого мужа, и как она, счастливая, заплачет светлыми слезами, и будет долгий поцелуй… Воображение разыгрывалось, мерещились захватывающие приключения. Ларисин муж, мрачный злодей с гнусной квадратной рожей, озираясь, спасается бегством от статного, как молодой ковбой, Оскара. Они мчатся по скалам, борются на яхте в океане, яхта переворачивается, схватка в море, Оська на спине дельфина, и снова погоня, перестрелка, пулеметная очередь все чаще и звонче… Звон будильника пробуждает Оську, и бабушкин голос отрезвляет его: «Пора в школу».

В школе он становился все рассеяннее, когда его спрашивали – не слышал.

- Мухин, в облаках витаешь?

- Мухин, к доске!

Он с опозданием вскакивал под хохот класса. Разлад с классом все углублялся. Все чаще стали его дразнить и поколачивать.

И вот однажды получилось так, что не он гнался за спасающимся Толиком, а Толик спас его.

Вечером, после факультатива по русскому, возвращался он из школы. Наскочили Серый (Сережка Сипягин) с компанией. По первому же удару в спину Оська понял – двинул сам Серый. У него кулачищи – во! Серый почему-то издавна ненавидел Оську.

- Ну, плод любви несчастной, как жисть? – Серый встал ему на носки ботинок и схватил за воротник. Сзади молча подступали дружки. Серый злорадствовал. «Сейчас будут бить жестко», - понял Оська. И в тот же момент… Серого не стало: он шлепнулся на асфальт, дружки расступились. Оська понял, что спасен.

-А ну, катитесь! – медленный знакомый бас рявкнул на стаю Серого, которая тут же растворилась в темноте.

Большая ладонь ободряюще хлопнула Оську по плечу, и Толик деловито зашагал дальше, к дому.

«Эх!» - в эту ночь Оська не спал: ворочался, перебирая каждую подробность драки. Думал о Толике, «Ларисином злодее», и было ему как-то неловко и странно о нем думать. Не хотелось быть ему благодарным. Но если по-честному – ведь это Толик его выручил. И пошел себе дальше, как ни в чем не бывало… Вот тебе и «шкаф», «дуб». А ведь он смелый. Ведь один Серый, если разобраться, выше его на голову и наверняка сильней, а вся банда растаяла от одного его спокойного окрика. Во дает инженер Николаев!

Может, объясниться, поговорить с ним на откровуху? И все же поблагодарить? И они станут друзьями? Друзей у Оськи не было.

Через день, когда он встретил инженера во дворе, впервые с ним вежливо поздоровался. Толик в ответ рассеянно кивнул:

- А, здорово, здорово.

- Вы, это, позавчера вечером классно двинули Серому… Без вас бы я… - Оська смущенно искал слова благодарности. – В общем…

- А? – сказал Толик, - да-да. Там шпана привязалась к какому-то парнишке, я разогнал…

- Вот-вот, - сказал Оська, - это я…

- Ты видел?

- Ага, - ответил он. – Всего хорошего.

И уныло поплелся домой. Он был разочарован. Толик, значит, даже не заметил, кого он выручил! Что ж, изобретатель, талант, рассеянный. А он-то, Оська, чуть было не ляпнул ему: «Спасибо за спасение!» Обрадовался: «друг, друг!» Тоже, друга нашел… Досадно стало за свои ночные фантазии. Снова вернулась неприязнь. Все встало на свои места.

Давным-давно это было! Где-то за гранью веков, в другой эре. Лет пять назад, до армии… И чего это вспомнилось ему? Ах да, зажигалка!

А впрочем, с годами сгладилась и антипатия к Толе. Хотя, что-то осталось. Что-то в голосе, в спокойных Толиных движеньях задевало Оскара. В голосе? Пожалуй, нет, в самой манере разговаривать – медлительной, словно он мысленно переводит с иностранного языка, а может, просто упрощает, адаптирует свои мысли, что б не слишком сложно было для собеседника. И отвечал он тоже не сразу – сперва помолчит, точно раздумывая, стоит ли вообще отвечать? Это раньше задевало Оську. Конечно, он понимал в душе, что Толя флегматик, человек тихий, рассеянный. Но все равно Оскар его недолюбливал. Хотя было время, когда каждый вечер, допоздна, он засиживался у соседей, играл с инженером в шахматы. Это было после смерти бабушки, за год до армии. А когда отслужил и вернулся, у Николаевых все изменилось.

Все изменилось на свете. Молодая женщина с ресницами, как синее небо, сидела на скамейке в сквере, а рядом стояла коляска. А в коляске – видел Оскар – торчало колечко соски над чем-то белоснежном. Ясно, ребенок, а эта женщина с глазами Снежной Королевы была матерью, а этот квадратный, рассеянный инженер – счастливый отец семейства. И для Оскара тут места уже нет. Ему тут нечего делать!