У нас особое задание - [44]

Это было как раз то, что нам нужно. Именно на побег и было все рассчитано.

— Тише, что вы расшумелись, хотите погубить себя и меня, — оборвал его Судаков.

На последнем допросе Хаменьскому сообщили наше решение передать его польским патриотам. Он побледнел и заерзал на стуле. После допроса он сказал Судакову:

— Охрана — один часовой, а нас двое. Если удастся бежать, пойдешь со мной?

— Пойду, но в разные стороны.

— Это как понимать?

— Дни мои сочтены. Шатаясь по лесу, я простудил легкие. Хватит, отвоевался. Буду пробиваться на Волынь, там у меня живут мать, жена и дочь. Осталось хозяйство. Если смогу поправить здоровье, продам все, захвачу семью и уйду на запад, подальше от тех мест.

— Ты украинец?

— Русский. В тридцатых годах отец бежал из Сибири на Украину от раскулачивания. Ему удалось кой-чего продать, но, главное, у него сохранилось много царских золотых монет. Мне тогда было четырнадцать лет, но я хорошо помню, как отец на столе раскладывал стопки монет. За них-то он и купил на Волыни усадьбу.

Хаменьский стал посредине комнаты, глаза его горели, потом он резко повернулся в передний угол, где висели иконы, не сказал, а простонал:

— Золото — это жизнь, это свобода. Будь у меня золото, я послал бы к чертовой матери гестапо, абвер, Соснковского и всю его компанию.

Он был страшен в этот миг: приблизился к столу, нагнулся, как будто на столе лежали стопки золотых монет…

Потом Хаменьский долго сидел, обхватив голову руками. Очнувшись, как бы между прочим спросил:

— Ковпак здесь?

— Да, — ответил Судаков, — я видел его несколько раз.

— Почему он держится в тени? Боится?

— Никого он не боится, — ответил Судаков, — но не хочет схватить случайную пулю. Для партизан это святыня, и его берегут все.

Как и было предусмотрено, в полночь недалеко от караульного помещения разведчики учинили стрельбу. Часовой — Ваня Сапожников — побежал туда.

— Наши стреляют, — крикнул Хаменьский и выбил окно. Оказавшись на улице, арестованные бросились бежать.

Вспоминая об этом, Строганов говорил:

— Мой приятель даже не оглянулся. Я пробежал метров триста, остановился, несколько раз окликнул его, но ответа не получил…

Иван Сергеевич Строганов обладал недюжинным умом и волевым характером. Он так умело выполнил наше задание, что ему мог позавидовать и опытный разведчик.

— А здорово вы, Иван Сергеевич, его золотом растравили, — вспомнил я.

— Иначе нельзя. Надо было убедить его в том, что Судаков не случайно воевал против Советской власти. — Подумав, Строганов продолжал: Хаменьский — враг злобный, а воюет без идеи, в душе пусто. Награбит ценностей и удерет от своих хозяев. Промотает награбленное и будет искать новых покровителей.

Строганов продолжал выполнять и другие наши задания. Но его болезнь стала быстро прогрессировать: у него начался активный туберкулезный процесс. Как только мы вошли в партизанскую зону Белоруссии, пришлось отправить Строганова на Большую землю.

Сведения, которыми мы снабдили Хаменьского, дошли до фашистов, и они поверили им. Возвратились из-за Буга разведчики во главе с Антоном Землянкой и сообщили, что там быстро выгрузилась воинская часть в составе двух пехотных батальонов и с ходу была направлена к Бугу наперерез вероятного нашего движения. По нашему следу бросился 23-й охранный полк СС. В Краснобруде появился 114-й пехотный полк, который также был направлен против нашей дивизии. 2-й и 3-й полки нашей дивизии и кавэскадрон вели упорные бои с противником. Снова на нашем пути появились отдельные подразделения дивизии СС «Галичина». Партизаны завязали бой с моторизованным батальоном жандармов, прибывшим из Кельца. Разведка доносила, что противник подтягивает и другие крупные воинские части.

Снова наступил период тяжелых боев.

Как-то под вечер дивизию настигли большие силы гитлеровцев. Три наших полка и кавдивизион сдерживали противника. В штабе остались Вершигора, Стрельцов, я и радисты опергруппы.

В это время к штабу просочилось около восьмидесяти гитлеровцев. Нас отделяла от них узкая полоса невысокого, но довольно густого кустарника. Я отдал Стрельцову шифры всех радистов, приказал ему в случае опасности сжечь их вместе с рациями. Выкатив на опушку леса станковый пулемет, дал прицельную короткую очередь. Двое немцев упали, остальные залегли. Радисты, перебегая, появлялись в разных местах опушки. Гитлеровцы решили, что нас много, и отступили, оставив на поле боя убитых.

Впервые я подумал о том, что нельзя было пятерых радистов с рациями и шифрами оставлять без прикрытия. Даже юный Володя Павлюченко — комендант опергруппы — и тот находился на задании.

С наступлением темноты ребята обыскали убитых. У одного из них оказался переписанный от руки циркуляр контрразведки первой немецкой бронетанковой армии, в котором указывалось:

«Надо воспитывать германские войска в недоверии к лицам, выражающим особое расположение к немцам. Арестовывать, тщательно обыскивать и допрашивать всех путешествующих лиц. Строго наблюдать за железнодорожниками. Особо строго относиться к лицам, задержанным в районах действия партизан».

До сих пор мы не встречались с первой бронетанковой армией. И в последующее время установить место ее дислокации нам не удалось. Из циркуляра мы поняли, что фашисты даже к предателям стали относиться с недоверием. Нам были известны случаи, когда изменников расстреливали за неточные ответы.