У нас особое задание - [11]

Последующие события подтвердили показания Белкина. Кем же был Белкин? Сын кулака. Когда ему было десять лет, его отец был расстрелян за убийство сельского активиста. До шестнадцати Белкин жил с бабушкой, а потом уехал в город и возвратился в деревню, когда ему было девятнадцать лет, лишь для того, чтобы продать все, что осталось после смерти бабушки. Когда началась война, ему было двадцать пять. От мобилизации в Красную Армию он уклонился и скрылся в лесу. С приходом немцев явился в военную комендатуру Турова и стал служить верой и правдой. Действуя в составе команд СД, Белкин стал жестоким карателем. Его знали не только в Тонеже, но и во многих других населенных пунктах.

На первых же допросах он выдал известных ему пособников гестапо и СД.

Гитлеровцы не заставили себя долго ждать.

28 декабря с наступлением темноты батальон под командованием майора Шлиффена повел наступление на Тонеж. Бойцы Шалыгинского и Глуховского отрядов встретили их плотным огнем. Ковпак из Ивановской Слободы направил в тыл фашистам роту автоматчиков, удар которой был настолько неожиданным, что гитлеровцы бежали, бросив обоз, легкую пушку и минометы. Всю ночь партизаны в лесу вылавливали фрицев. Сам майор Шлиффен бросил планшет с картой и приказом о наступлении.

Рано утром ко мне пришли два друга из третьей роты — Николай Махлин и Михаил Косинцев. Они принесли хорошо упакованный ящик с патефоном и пластинками. Кроме того, они положили на стол более десятка писем.

— Фашист стал не тот, которого я знал в сорок первом году, — сказал Махлин. — Как видно, Красная Армия научила его уважать Россию. Вот, поглядите, Фриц Краузе написал из Сталинграда своему брату: «Дорогой брат! Если тебе будут говорить, что там в загробной жизни есть ад — не верь. Он здесь у нас, в этом проклятом богом городе. Каждый день гибнут тысячи немцев. Мы все чаще думаем о том, что слишком дорогой ценой мы платим за жизненные пространства для рейха. Да и нужно ли нам чужое пространство? Молюсь за то, чтобы ты остался жить и помогал моей семье. Я обречен. Нет никакой надежды выбраться отсюда живым».

— Где вы нашли это письмо? — спросил я.

— На шоссе, — ответил Махлин. — Как видно, этот братец бросил сумку, шинель и драпанул в Туров.

Завели патефон, стали проигрывать пластинки: фуга Баха, сонаты Бетховена, хор из оперы «Иван Сусанин», музыка из балета «Ромео и Джульетта» Сергея Прокофьева.

Записан фрагмент беседы Ромео с монахом Лоренцо. Мелодичная певучесть музыки заставила нас позабыть о только что закончившемся бое.

А вот и симфония Моцарта, прославляющая красоту человеческого духа. Поставив очередную пластинку, мы услышали задорный русский размах хора имени Пятницкого.

— Чей патефон?

Махлин и Косинцев переглянулись.

— Хозяин хотел удрать, — сказал Махлин, — мы кричали: стой, стой, но он продолжал бежать… Пришлось дать очередь… Среди пластинок обнаружили письмо.

Герман Литке не успел отослать его своему другу в Нюрнберг. Литке писал:

«Ты знаешь о моем увлечении музыкой. Меня не покидает мысль написать произведение о величии немецкого народа. Народ, который покорил такого гиганта, как Россия! Управлять людьми покоренной страны — значит знать его нравы, быт и культуру. Вот почему я оказался в далекой глуши, покинув любимый Нюрнберг. Скажу откровенно. Россия — это не та Европа, которую наша армия прошла маршем. Раздумье отягчает ум, а сомнения опустошают душу».

Эти два письма, переведенные на русский язык, доставили нам большое удовлетворение. Значит, невесело стало фашистам, если «сомнения опустошают душу», а Сталинград им кажется адом. После разгрома батальона майора Шлиффена немецкое командование приняло меры: в Турове выгружались новые подразделения. 29 декабря над Тонежем появились три бомбардировщика. Две бомбы разорвались в расположении оперативной группы. В доме выбило окна, разворотило угол русской печи, покорежило одну рацию и вывело из строя пять лошадей. Во дворе лежала любимица разведчиков — лошадь Мушка. Осколок перебил ей ноги. Когда меня назначили начальником штаба Шалыгинского отряда, я не хотел обижать 12-ю роту и, взяв самую худшую лошадь, поехал к месту нового назначения.

Я застал Шалыгинский отряд на марше. На подъеме сгрудились люди и лошади. Спокойный гнедой уверенно прокладывал себе путь. Подобно старому холостяку, он ни на кого не обращал внимания. Но вот какая-то игривая кобылица больно укусила его. И тут он не возмутился, а только мотнул головой, как бы говоря: «Дура, много я видел на своем веку, тоже играл и кусался, а вот теперь все кончено».

Помощник начальника штаба, инженер-механик по гражданской профессии Григорий Якименко показал предназначенную мне лошадь.

— По традиции эта трофейная лошадь закрепляется за начальником штаба, — сказал Якименко. — Мы зовем ее Мушкой, она очень послушна и не боится стрельбы.

И вот теперь с перебитыми ногами Мушка лежала на земле и тихо стонала. В ее черных глазах блестели слезы.

Я не мог смотреть на ее мучения и ушел.

ПАРТИЗАНСКАЯ СВАДЬБА

Разведчики-чекисты опередили партизанское соединение на несколько переходов. Побывали в ряде населенных пунктов, в том числе в селе Красный Остров Гомельской области.