У нас на дворе - [8]

— Не заявка? — взвился тот. — Тогда пожалуйте еще. «Спинной вариант» помните?

Подполковник усмехнулся.

— Шпаргалку ты тоже считаешь заявкой на тюрьму? Тебя послушать, так все подсказчики — потенциальные бандиты!

— Тут не просто шпаргалка! — воскликнул Черемных. — Кому он пришпилил бумажку? «Магомету»! Тому самому «Магомету», который Альку ставил выше всех нас. «Магомету», который любил его, как сына… «Магомету», который вместе с Алькиным отцом партизанил…

— Ах, нехорошо-то как! — с горечью воскликнул Венька.

«А ведь верно, — подумал подполковник. — Вдобавок самому-то Альке вовсе и не нужна была эта шпаргалка. Он насчет физики собаку съел. Так, для эффекта старался. Да, для эффекта! Любил покрасоваться…»

Он вдруг заметил, что думает об Альке в прошедшем времени, как о мертвом, и недовольно поморщился.

— А картофельную экспедицию помните? — задумчиво спросил Туточка.

— Вот именно! Заявка номер три! — крикнул Черемных.

Это было вскоре после войны. Старшеклассников послали убирать картошку. Уже начались долгие, обложные осенние дожди, и картошка в колхозах гибла. Честно говоря, ехать было не очень-то охота. На полях — жидкая грязь по колено. А резиновых сапог — четыре пары на всех. И обсушиться потом негде. Все-таки их класс поехал целиком. Целиком, кроме двоих. Инка болела, а Алька… Алька принес справку. Врач из поликлиники писал, что у Алькиной матери обострение гипертонии и ее нельзя оставить одну. Отец у Альки погиб. Жил он вдвоем с матерью. Ну, конечно, его освободили от картошки. Показывая справку завучу, Алька подмигивал мальчишкам: дату на справке он искусно подправил. Ребята знали, что мать его давно уже выздоровела и ходит на работу.

— А мы, лопухи, уши развесили. И еще ухмылялись. Ай да Алька! Ловко обвел завуча! — яростно выкрикнул Черемных. — Ну, еще нужно? Могу и заявку номер четыре, и номер пять…

Подполковник хмуро посмотрел на него. Да, пожалуй! Как же это? Проморгали… Он растерянно перебегал взглядом с одного лица на другое. Как же так? Почему прозевали? Все эти мелочи так упрямо, так жестоко выстраиваются в логическую прямую, и концом своим она упирается в тюремную решетку.

— Вот тебе и Алька! Гордость наша! — вздохнул Венька.

Все молчали. Тяжелая багрово-фиолетовая туча все разрасталась. Она заволокла уже полнеба. И все росла и росла. Вот-вот хлынет ливень.

Подполковник торопливо прочитал остальные записки. Было их уже немного, и слушали невнимательно. Очевидно, еще думали об Альке.

— Ну, — сказал подполковник, — предлагаю. Сейчас опять напишем свои «мечты». И опять зароем. И снова встретимся здесь же. Через пятнадцать лет.

Все вооружились вечными перьями и листками бумаги. Писали медленно, сосредоточенно, черкая и перечеркивая. Это были не семнадцатилетние юнцы, а умудренные жизнью мужи. Они писали обдуманно, твердо, взвешивая каждое слово.

Мимо то и дело, будто ненароком, шмыгали любопытные мальчишки.

«Чудные дядьки! — думали они. — То орали, хохотали, толкались, как пьяные. А теперь вот молча сидят вокруг ямы, подвернув ноги по-турецки, и что-то сочиняют. Интересно, что?»

А мужчины писали. Хмуро, сосредоточенно. И нет-нет, а каждый то и дело мысленно говорил с Алькой. И каждый думал: вот через пятнадцать лет они снова соберутся здесь. Какие еще сюрпризы готовит им судьба?!

ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ТИМКА

После уроков я бегом кинулся на волейбольную площадку. Опоздаешь займут место, потом жди.

Играем.

А рядом дом капитально ремонтировался. Точнее, он не ремонтировался, а заново строился. Еще летом содрали с него крышу, выломали все внутренние перегородки, окна, двери, полы и потолки — в общем, как говорят строители, вынули всю «начинку», всю «требуху». Остались только старинные могучие стены, толщиной, наверно, метра полтора. Будто не дом, а крепость. На эту трехэтажную кирпичную коробку, пустую внутри, теперь надстраивали еще два этажа.

И вот играем мы, вдруг слышим, на этой стройке шум какой-то, крики. Что случилось? Не придавило ли кого?

— Слетай-ка, — говорю Мишке из седьмого «б». — Выясни, что за скандал. Все равно ты пока на скамье запасных…

Ну, Мишка оставил портфель, побежал туда. Вскоре вернулся, смеется:

— Это Тимка! Опять бузу развел…

На площадке тоже стали смеяться. Потому что Тимку у нас вся школа знает. Да что там школа! Он даже в милиции известен. Прямо-таки знаменитость. Специалист по всяким историям и скандалам.

Ребята перемигиваются, кричат мне:

— Беги, выручай дружка! Не то опять влипнет!

Неохота мне с площадки уходить. Я как раз на четвертый номер переместился. Самое мое любимое место: у сетки, все мячи тебе идут. Гаси!

Но ничего не поделаешь. Надо Тимку вызволять.

— Становись, — кивнул я Мишке, а сам быстро натянул куртку и помчался на стройку.

* * *

Тимка — мой приятель. Уже давно, с пятого класса, мы дружим. Хотя, сказать по чести, дружить с Тимкой ой как трудно! Все у него не как у людей. Всюду он встревает.

Вот, например, волейбол. Пасует Тимка не ахти как и режет чаще всего в сетку. Но шумит!.. За всю команду!

— Аут!

— Сетка!

— Четвертый удар!

— Захват!

Голос у него пронзительный, как милицейская сирена. У Тимки всегда голос становится противно-визгливым, когда он волнуется.