У нас на дворе - [4]

Особенно поражало ребят, что один из этих мужчин был в военном мундире с двумя крупными звездами на погоне рядом со змеей, поднявшей плоскую голову над чашей. Значит, подполковник медицинской службы. А тоже суетится, машет руками, смеется, и остальные семеро зовут его просто Сашкой. Ничего себе Сашка!

Подполковник был коренастый, огромная массивная голова, лоб круто нависал над глазами. Руки у него тоже большие, с крупными, как фасолины, плоскими ногтями.

Городок этот маленький, мальчишки знали всех жителей. Ну, если кого и не знали, то хоть видели не раз. А этих восьмерых — никогда.

Еще больше удивились мальчишки, когда подполковник сходил в школу, принес лопату и все восемь дядек стали по очереди копать яму около одного из тополей.

Здесь над рекой стояли три тополя. Высоко на крутом берегу. Все ветры обдували их. Такие пейзажи любят изображать декораторы: эти три тополя тоже выглядели чуть театрально, пожалуй, слишком красиво.

Зачем роют яму эти дядьки? Клад? Нет, в клады нынешние ребята не очень-то верят. И почему копают так осторожно? Мина? Неразорвавшийся снаряд?

Один из пареньков даже подошел и заглянул в яму. Жирные пласты глины, узловатое переплетение корневищ…

— Шагай, шагай, хлопчик! — сказал подполковник и легонько шлепнул его по плечу.

Парнишка повел бровями — мол, подумаешь, не больно-то интересно! — и, независимо посвистывая, ушел. А восемь дядек продолжали по очереди копать.

Если бы парнишка слышал их разговоры, он наверняка потерял бы интерес к этим странным дядькам. Они без умолку тарахтели, как девчонки. Только и слышно было: «А помнишь?», «А ты помнишь?», «А помнишь?». Этой магической фразой они перебрасывались, точно мячиком.

— А помнишь, как химичка пришла в одном чулке? — восклицал подполковник, и все махали руками, давясь от смеха.

— А помните, Алька на пари съел четырнадцать котлет?! А последней, пятнадцатой, не сдюжил! — перебивал кто-то.

Хохот.

— А помнишь, директор любил дергать себя за бороду? Я его недавно встретил. Все еще дергает!

Снова хохот.

И так без конца.

Вспоминали о многом, но больше всего о каком-то Альке. И как он подложил свинью вредной «русачке»: переписал статью Писарева, выдал ее за свое домашнее сочинение, и учительница, не разобравшись, влепила двойку великому критику. И как этот Алька смазал вазелином страницу в классном журнале, и химичка никак не могла выставить отметки за контрольную, а было девять двоек. И как Алька научил своего пса вытирать нос платком…

Смех и разговоры, однако, не мешали мужчинам копать. То и дело кто-нибудь нетерпеливо заглядывал в яму.

— Все еще нет?

Подполковник, покачивая своей львиной головой, обошел вокруг тополей, задумчиво прищурился:

— А может, левее надо?..

— Нет, я точно помню, туточка! — воскликнул другой, высокий, в спортивной куртке.

Наконец лопата со скрежетом шаркнула по чему-то. Все насторожились.

Дядька в спортивной куртке — друзья звали его Туточкой — спрыгнул в яму, сразу выпачкав свои щегольские остроносые туфли, прямо руками разгреб землю и передал товарищам металлическую коробку, проржавевшую, покрытую плесенью, глиной и обмотанную проволокой. Приглядевшись, можно было увидеть на жестяной крышке полустертые вензеля, пухлое «конфетное» личико девочки и крупную надпись по-немецки — «вафли».

— А помните?.. — задумчиво скатал подполковник, разглядывая блеклую картинку на коробке. — Помните как умучились, пока раздобыли этот «сейф»? Хорошо, Алька у своей тетки тайком конфисковал…

— А тетка потом целую ночь не спала, — смеясь, добавил Туточка. Думала, воры завелись…

Подполковник размотал проволоку, снял крышку, внутри оказалась пачка бумаг, перевязанная шпагатом, завернутая в сырую, бурую с прозеленью клеенку.

— Ну! — нетерпеливо воскликнул Туточка. — Читай!

— Подожди, — вмешался другой мужчина, низенький, полный, с простым круглым лицом.

Видно было, что его прямо-таки распирают нахлынувшие чувства. Он готов был, кажется, обнять всех и то и дело, кстати и некстати, растроганно восклицал: «Ах, ребята! Как чудно-то! Снова вместе!» И тогда Туточка подмигивал товарищам: «Опять Венька-лирик в сентименты ударился!»

Венька был смешной: низенький, лопоухий. На курносом, добродушном лице его странно выглядели массивные солидные очки. В школе он отличался невероятной честностью. Никак, ну ни за что, не мог соврать. Даже в мелочи. Даже когда вранье было безобидным и от него выходила всем лишь одна польза. Сперва ребята за это издевались над ним, потом стали уважать.

— Подожди читать, — сказал Венька. — Нас ведь тут восемь. Так? А как быть с остальными? Читать ли их? Ведь было-то двадцать три… Так?

И всем сразу вспомнилось то давнишнее, такое же ясное, солнечное июльское утро. Так же толпились они — совсем еще мальчишки — тут, на берегу, над обрывом. И так же копали ямы. Только тополей этих, могучих, сильных тополей тогда не было. Девчонки осторожно держали в руках три тоненьких прутика, держали так деликатно, будто боялись, что они вот сейчас переломятся от малейшего ветерка.

Кто это придумал? Алька! Ну конечно, неугомонный, вечно начиненный всякими проектами Алька. Кому еще могла прийти в голову такая шальная мысль? В день окончания школы посадить на берегу три тополя и под средним зарыть свои «мечты». Каждый напишет, кем он хочет стать, чего ждет в жизни. Собраться здесь ровно через пятнадцать лет, откопать и прочесть.