У любви четыре руки - [30]

«Как вы красивы, — сказал Маркиан. — Когда я вас впервые увидел, я подумал, что я вас знаю. Вы увидите мою девушку и поймете меня! Она поразительно похожа на вас. То есть — это очень интересно! — она не сейчас похожа на вас, а будет, когда достигнет вашего возраста. Извините, что говорю вам о возрасте… Но я был очень счастлив увидеть ее черты в ваших, потому что, я верю, — это значит, что она проживет такую же долгую жизнь, как вы!»

Он говорил это, все еще держа госпожу Браун в своих объятиях — после того, как он поднял ее, упавшую, павшую перед ним, — и госпожа Браун вдруг ясно почувствовала, что так близко к Маркиану она уже больше не окажется… Вот тогда госпожа Браун спросила: «А как зовут вашего мертвого котенка?» И он совсем не удивился ее вопросу и сказал: «Адонай». А потом она спросила: «А живого?» И он снова не удивился и ответил: «Ламанай». Но второе имя показалось госпоже Браун каким-то недоговоренным. «Что значит это имя, дорогой Маркиан?» Маркиан стеснительно засмеялся. «Что, что-то неприличное?» — игриво улыбнулась госпожа Браун. «Нет, но очень длинное значение: крокодил в глади воды, невидимый нами, но видящий нас, чьи глаза над водою, и мы найдем их, только если будем знать, где искать, и лишь рваная борозда с моментально тонущими клочками означает его движение». И он предложил госпоже Браун: «Давайте я провожу вас домой».

По дороге домой — а она была не такая и долгая, но медленное движение госпожи Браун приятно удлиняло их беседу — госпожа Браун попросила Маркиана рассказать о его девушке.

«Мы познакомились в книжном магазине, — охотно стал рассказывать Маркиан, — потом встречались, целовались, и однажды мы сидели на берегу реки, и она сказала мне, так, как бы между прочим: а ты знаешь, я родилась мальчиком. Но мне было все равно, кем она родилась, я уже любил ее, на всю жизнь. И я так и сказал ей: окей, я люблю тебя. Я никогда в жизни не был с мужчиной, я не гей. Моя девушка любит шокировать и разыгрывать людей, и иногда она называет меня, — Маркиан засмеялся и выпалил на одном дыхании: — гинандроморфофил! Она любит говорить, что мне нравится, что у нее есть… хуй. Но это шутка, я ее совсем по-другому воспринимаю — просто как женщину. Я сразу увидел в ней женщину, а она в себе — нет, не сразу. Она вначале думала, что она мужчина, гей, и она даже любила другого гея, но — такое совпадение — они оба поняли, одновременно, что они женщины, и расстались, потому что они не лесбиянки. Иногда все простое начинается очень сложно».

«Вы красавица!» — это первое, что услышала госпожа Браун от подруги Маркиана, высокой, тонкой девушки с длинными черными волосами. Госпожа Браун не успела даже сказать свое вежливое спасибо, как эта девушка подлетела к ней, раскинув свои тонкие длинные руки, и вдруг прильнула, как дочка к маме, нежно обняла и поцеловала госпожу Браун в щеку. Отпрыгнула, вся сияющая, ее только что бледное лицо уже раскраснелось, и она засмеялась, запрокинув голову, но тут же впилась в госпожу Браун горячими светлыми глазами и воскликнула: «Я так счастлива, что вы наша соседка! Я вас всю жизнь люблю! Ах, извините, что накинулась, вы извините! Я так рада, так рада вам! Мы вас тут никому не дадим в обиду! Вас и ваших кошек!»

«Ах, доченька, — сказала госпожа Браун. — Вы сами прекрасны, как богиня». «Дорогая госпожа Браун, разрешите вам представить мою девушку, — сказал Маркиан. — Моя любовь Адоная-Ламаная!»

После этого знакомства события стали развиваться очень быстро. На следующий же день Адоная-Ламаная ворвалась в тихую квартирку госпожи Браун с видеокамерой, микрофоном, наушниками — всю эту утварь нес Маркиан — и объявила госпоже Браун, что с сегодняшнего дня она будет снимать о ней фильм, как о великой легенде и вечносияющей транс-звезде гей-кабаре. Госпожа Браун вдохнула полной грудью и улыбнулась дерзко и широко, как когда-то на сцене. Она тут же страстно влюбилась в Адонаю-Ламанаю, и вся жизнь ее наполнилась Адонаей-Ламанаей моментально. Госпожа Браун стала смотреть на Маркиана как на соучастника в любви, совращателя — они оба теперь вращались вокруг одних и тех же глаз и губ и голоса и жестов и всего-всего, что было этой ошеломительной женщиной Адонаей-Ламанаей.

Каждый день теперь начинался так — госпожа Браун просыпалась от звонка Адонаи-Ламанаи, которая ей сообщала, когда именно сегодня они с Маркианом придут снимать о ней фильм, спрашивала, что госпоже Браун нужно, что ей принести из еды, или ее кошкам, но госпожа Браун всегда отвечала, что у нее всего достаточно, спасибо, и что она в назначенное время в назначенном месте будет их ждать. Чаще всего этим местом была, конечно, ее квартира, иногда — парк, и один раз они отправились в то самое кабаре, где когда-то танцевала и пела госпожа Браун.

Но только кабаре там давно уже не было… На фоне продуктового магазина и агентства по уволакиванию плохо припаркованных машин госпожа Браун исполнила свою самую знаменитую песню о погибшем возлюбленном, который лежит, холодный, на столе морга. Она пела: отпустите его тело, вниз, вниз, вниз, туда, куда все уходят, о, Боже, благослови его, благослови его, но ты не найдешь другого такого мужчины для меня, такого, как он, нет, никогда, но пусть он уходит, пусть уходит, отпустите его, отпустите, о Боже, благослови его, благослови, пусть он уходит, пусть, я скажу ему «прощай, уходи», так я скажу ему, потому что у него, хуесоса, уже ничто не встает на меня!