У - [84]

Это приехал Том. Начальник гавани Раротонги. Вместе с приятелем, имени которого я не запомнил. Том здоровается с нами и спрашивает, как наши успехи на исследовательском поприще. Он говорит, что часто наведывается сюда, когда выдается пара свободных деньков. Тут хорошо ловится рыба. А на мощной моторке да при хорошей погоде добраться можно всего за семь-восемь часов. В плохую погоду и думать нечего. Тогда чересчур опасно. Но сейчас — то погода хорошая. Он никуда не торопится, сидит и рассказывает морские байки. О том, что портовое дело тут сильно отстает от Гонконга, о всяких казусах со страхованием и о коррупции наверху. Истории его бессвязны и звучат странновато, но облегчение, которое мы испытали, поняв, что он не представитель кредитной кассы, так велико, что все остальное уже кажется неважным. Из рассказов Тома мы поняли, что судоходное сообщение работает, как правило, с интервалом в шесть недель. Связанные с морским транспортом операции, как правило, укладываются в шестинедельный срок. Судно задержалось на шесть недель. В компании Ллойда шесть недель разбирались со страховым случаем, на ремонт ушло шесть недель. Никто здесь не связывается с такими делами, которые заведомо потребуют менее шести недель.

А стоит все, как правило, десять тысяч долларов. Это твердая цена. Так удается обойтись без долгих и утомительных переговоров. Десять тысяч долларов. Круглая сумма. Легко запомнить.

После того как Том и его приятель вплавь отправились к своей лодке, мы остались лежать в тенечке в самом радужном настроении. Руар принес кокосовых орехов, и мы за них принялись. Эвен протягивает мне орех и предлагает попробовать. Этот почему-то вкуснее других. Почему? Вот послушайте! Эвен гулял по пляжу и напевал себе что-то под нос, а потом вдруг понял, что слышал эту песню в «Бешеных псах» и тотчас же вспомнил слова: «She put the lime in the coconut and drank it all up».[46] Тут уж Эвен не мог не проверить сам, — и так мы вдруг изобрели прохладительный напиток, гораздо вкуснее беспримесного кокосового молока. Вот так знание, даже такое, казалось бы, бесполезное, как киноведение, неожиданно обернулось чем-то полезным и приятным.

— А где же Эгиль? — спрашивает вдруг кто-то, когда мы блаженствуем в тени, наслаждаясь лаймом с кокосовым молоком.

Эгиль куда-то исчез. С тех пор, как он кинулся в джунгли, никто его больше не видел вот уже несколько часов. Как помнится, он не взял с собой ни еды, ни питья, ни ножа-мачете. Ким говорит, что он вроде бы нес под мышкой книгу. Но с книгой там долго не протянешь. Скоро наступит тьма. Мы решили не рисковать, бросая Эгиля на всю ночь в одиночестве и голодного на съедение насекомым. Они замучают его до смерти, и нам будет очень стыдно. И мы вовсе не хотим лишиться Эгиля. Мы все его так полюбили. Он же один из нас!

Нас слишком мало, чтобы прочесывать местность, рассыпавшись цепочкой. Поэтому мы разделяемся на группы по двое и отправляемся на поиски. Руар и Мартин идут в джунгли, Ким и Ингве — на запад вдоль берега, а мы с Эвеном — на восток.

По пути мы рассуждаем, что, скорее всего, Эгиль отыщется на пляже. Ведь сколько ты ни плутай в джунглях, все равно рано или поздно где-нибудь выйдешь на опушку. Мы уверены, что скоро его найдем. Через равные промежутки времени мы пьем воду. Пить воду — очень важно.

Эвен рассказывает, что его проект по изучению сна продвигается плоховато. Спать здесь оказалось чуть ли не труднее, чем дома. Дома стены отгораживают тебя от остального мира, а здесь мир, так сказать, все время тут как тут. Непрерывно. Двадцать четыре часа в сутки. И никуда ты от него не денешься. Эвен говорит, что ему даже совестно передо мной. Он чувствует, что не оправдывает возложенных на него ожиданий. Я говорю, чтобы он об этом не думал. Теперь, когда у меня в коробке лежит окаменелая медвежья лапа, я могу позволить себе снисходительно относиться к результатам других исследований. Все будет в порядке, говорю я, так что ты, Эвен, не волнуйся. Он же мой младший братишка, и я страшно рад, что он со мной, независимо от того, сколько он будет спать.

Эвен спрашивает, можно ли ему кое-что мне сказать. Да, разумеется можно! Как же иначе! Брат я тебе или не брат? Он говорит, что ты, мол, не сердись, но временами он тоскует по своей жизни в Тронхейме. Он понимает, что мы не навечно сюда приехали, а вот поди ж ты!

— Чего же тебе не хватает? Ты можешь выразить связно?

— Ну, как это объяснить?! Иногда вспоминаешь, как ты приходишь из университета, а в почтовом ящике тебя ждут каталоги. Каталоги разных товаров. Я не так часто покупаю что-нибудь из этих товаров, но ведь приятно посмотреть на картинки, как бывало, когда мы были детьми и к Рождеству нам присылали каталоги игрушек. Помнишь, наверное, — говорит Эвен, — как мы, лежа в постели, вместо того чтобы спать, все рассматривали картинки и не могли оторваться, и мечтали о разных игрушках. Картинки с товарами часто бывают ужасно красивые. И такая разбирает до них охота!

Я понял, что мой брат хочет сказать.

— А больше ничего нет, о чем бы ты скучал?

— Есть.

Он соскучился по пустяковым городским событиям, непредсказуемым и одновременно предсказуемым. Непредсказуемым в том смысле, что никогда не знаешь, что сейчас случится, но предсказуемым потому, что они непременно случаются в местах, где собирается народ. Я как-то не сразу врубился, о чем он. Прошу привести примеры.