У Кремлевской стены (сборник) - [165]
Где теперь эти графы и епископы? Всеми забытые, они сгнили на свалке истории. А имена красных борцов, спящих у стен Кремля, знают и чтут миллионы.
Сюда приходят поклониться не праху, не тлену, а мужеству, которое живет в веках.
МОГИЛА НЕИЗВЕСТНОГО СОЛДАТА
ВТОРОЕ БОРОДИНО
Неизвестный солдат лежит у северо-западной стены Кремля, в Александровском саду. Это символично: он защищал северо-западные подступы к столице нашей Родины и словно остался ее бессменным дозорным, ее вечным стражем.
Кто он? Твой сын, брат, отец, муж?
Мы не знаем его имени. Мы знаем: он погиб на подступах к Москве в суровом 1941-м…
Сюда идут матери и отцы, не дождавшиеся сыновей и дочерей, идут вдовы, идут внуки, знающие дедов только по фотографиям. И каждый думает, что, может быть, под этим красным камнем лежит его родной человек… Его Ваня или Микола, его Шота или Сулейман, его Марина или Лиза.
Неизвестный солдат шагнул в бессмертие.
И его вечный покой трепетно и преданно хранят столица, Родина.
Неизвестный солдат погиб в боях за Крюково, на 40-м километре от Москвы.
28 ноября 1941 г. маршал Б. М. Шапошников, знакомя нового начальника штаба одной из армий с обстановкой, сказал:
— Самое опасное положение создалось на правом крыле Западного фронта.
Действительно, здесь враг ближе всего подошел к столице. Уже несколько дней шли ожесточенные бои у Крюкова и в районе Истры. Немецкие танки, наступавшие на Красную Поляну, были в 27 километрах от Москвы. Именно отсюда гитлеровцы поспешили сообщить, что уже видят столицу большевиков в хороший бинокль. По ночам они наблюдали разрывы снарядов московских зениток, отбивавших налеты фашистских самолетов.
«Солдаты! — взывало немецкое командование. — Перед вами Москва!.. Все столицы континента склонились перед вами, вы прошагали по улицам лучших городов. Вам осталась Москва. Заставьте ее склониться, покажите ей силу вашего оружия, пройдите по ее площадям. Москва — это конец войны. Москва — это отдых… Вперед!»
Берлинским газетам приказали оставить в номерах на 2 декабря место для сообщения о взятии русской столицы.
А по заснеженным и опустевшим улицам Москвы шли батальоны суровых красноармейцев и ополченцев. Мимо баррикад и противотанковых «ежей»… Сзади — родной дом, завод, Кремль.
Они шли навстречу врагу и пели только что родившуюся песню, сразу ставшую их гимном и клятвой:
…29 ноября 1073-й полк, дравшийся в районе Волоколамска, получил приказ: «Отойти, занять оборону в Крюково». Его командир Баурджан Момыш-Улы вспоминает:
«Я достал карту и не нашел Крюкова. Развернул новый лист… Ага, вот оно… И тут же, на этом листе, огромное средоточие топографических знаков. „Москва“, — прочел я и вздрогнул. Надо было намечать маршрут, давать распоряжения, а я смотрел и смотрел на сбежавшиеся квадратики, кресты, полоски, на явственно проступающие ломаные и кольцеобразные просветы московских улиц».
Тревожные мысли комполка прервал адъютант Петр Сулима:
— Батальоны ждут приказа, товарищ командир.
Ни казах Момыш-Улы, ни украинец Сулима никогда не были в Москве, но у обоих дрогнуло сердце… От Крюкова до окраин Москвы всего 20 с небольшим километров… Что это для танков? Один рывок — и бои на улицах. Момыш-Улы пишет: «По привычке прежних отступательных боев я поискал промежуточный рубеж от Крюкова до Москвы, где можно было бы зацепиться, и… этого рубежа не нашел».
Подперев голову руками, командир пристально смотрел на карту, на черную полуокружность — Москву. Он с болью представил врага в столице: обгорелые коробки зданий, сваленные трамваи и троллейбусы, разорванные провода, трупы красноармейцев, женщин и детей во дворах и на улицах, марширующие парадным шагом гитлеровцы. Вспомнились пленные немцы, которые с ухмылкой говорили: «Волякалямск — Москау…» Неужели они восторжествуют?
Момыш-Улы взял нож, отрезал часть карты, на которой была местность восточнее Крюкова, и велел сжечь.
— Как? — переспросил Сулима.
— Сожгите, — повторил командир.
Адъютант «посмотрел на меня с недоумением, — вспоминает ветеран, — но секунду спустя понял. Для чего нужна карта? Для ориентировки… Нам не понадобится ориентировка в дорогах, речках, населенных пунктах, что лежат позади Крюкова… Мы или отбросим немцев, или умрем под Крюковом».
Оба молча смотрели, как горит бумага, «как исчезают, превращаясь в черный прах, названия шоссейных дорог и проселков, ведущих к Москве».
«Отбросим врага или умрем под Крюковом!» — так думали во всех полках. Они понимали: Крюково — это последний рубеж. Они понимали: им выпал жребий славы и величия духа. Столицу защищали уральцы и сибиряки, казаки и одесситы. Но все они считали себя в те дни москвичами.
…Окраина Крюкова переходила из рук в руки. По нескольку раз в день. По словам Момыш-Улы, «боевые порядки стояли вплотную, дрались, как бы схватившись за горло». Наконец немецкие танки ворвались в поселок. Бои стали еще ожесточеннее. Фронт стирал с лица земли улицы и сады, дачи и школы. Бились за каждый дом. Снаряды, мины и бомбы рвались на улицах. Артиллеристы разили врага прямой наводкой.
