У края бездны - [13]
Генерал Алексеев (повторяется март семнадцатого?) решился, «задействовал» и арестовал… того человека, который с начала июля 1917 года хотел и пытался спасти Керенского и Россию от угрозы «в форме выступления Советов и большевиков».
Корнилов был убит в гражданской войне, в 1918 году на Кубани. Он бежал из-под ареста по настоянию своих соратников и семьи и погиб, не узнав той дальнейшей судьбы России, которую Керенский, доживший до восьмидесяти девяти лет, наблюдал из Европы и США.
П. Н. Милюков так заканчивает свои воспоминания о крахе корниловского движения: «Подача отставки всеми министрами в ночь на 27 августа и окончательный уход некоторых министров в ближайшие дни положили конец существованию второго коалиционного правительства и начали собой новый кризис власти, еще более затяжной и болезненный, чем предыдущий. Отношение Керенского к движению Корнилова и добровольная сдача Корнилова Алексееву вечером 1 сентября глубоко изменили положение в этом кризисе самого Керенского и тех „соглашательских“ элементов, на которых держалась самая идея коалиции. Третья коалиция после целого месяца переговоров кое-как наладилась. Но все понимали, что это будет уже последняя попытка сохранить государственность на той позиции „буржуазной революции“, которую все считали необходимой, но слишком немногие проявили готовность защищать последовательно и серьезно».
Началась агония власти.
Есть очень заманчивая ловушка на пути познания: отыскание аналогий, параллелей, симметрии между познаваемым и уже известным. С одной стороны, как же без этого? Сравнительный метод — сколько открытий на его счету, сколько сходного в людях и в их деяниях! С другой стороны, сравнительный метод велит видеть не только сходство, но и различия, не одну повторяемость, но и, неповторимость, единственность каждой частности бытия. А между тождественным и неповторимым — третья особенность: группы, типы — категорийная близость явлений, не снимающая ни индивидуальной неповторимости, ни моментов всеобщего в них (давно исследуемое философией триединство).
В «перестройке» и августе 1991 года есть нечто от февраля и августа 1917 года, но нет между этими четырьмя историческими феноменами тождественности, которую им иногда придают по обе стороны бывшего железного занавеса. Алкснис, Макашов, Стерлигов (равно как и гекачеписты) не Корниловы не только из-за совершенной несопоставимости личных уровней. Они не Корниловы также и по причине решительной несимметричности исторических обстоятельств, хотя, конечно, некоторые из этих лиц себя Корниловым ощущают. Мужественными спасителями отечества и его традиционных устоев от разрушительной демагогии либеральных болтунов. Но они не продолжают и не возобновляют дела Корнилова по спасению отечества, а завершают дело большевиков по его разрушению. При этом им уже не удастся, как удалось большевикам, собрать распадающуюся империю и установить свою железную власть на семьдесят лет (с 1985–1987 годов власть уже не железная). Победив, они принесли бы с собой нечто еще более худшее, чем даже большевики, и не для одной только России.
Каковы основания утверждать, что они, субъективно (как и многие другие решительные и сотрясенные люди) жаждущие восстановления былой мощи отечества и несомненно в большинстве своем — его благоденствия, по крайней мере для русских, толкают его к жестокому и необратимому краху?
Прежде чем попытаться ответить на свой вопрос, замечу: возникает впечатление, что ни непреложности причин, ни близкой возможности такого краха не видят не только решительные сторонники реставрации коммунистической империи, которых не впервые парадоксально поддерживает и часть монархистов. Не осознают этих причин и опасного автоматизма их действия и многие сторонники либеральных реформ. Эти либералы и демократы полагают, что в экономике можно с реформами не спешить. Они уповают и по сей день на их, плавность и постепенность. Время, четвертое измерение земного бытия, не воспринимается ими как нечто неумолимое и объективное. Они не видят, что резервы времени для плавности и постепенности экономических преобразований, которые имелись еще даже в 1985–1986 годах, исчерпаны.
В 1917–1921 годах большевики разрушали не только политические, культурные, духовные, психологические формы существования, присущие Российской империи. Они разрушили окончательно в 1917–1933 годах (с короткой заминкой нэпа) все нормальные для современного общества способы хозяйственного существования огромной страны. Не скупясь на чужую кровь, они заменили все органичные способы этого бытия — формами хозяйствования, для больших социальных систем противоестественными.
С помощью насилия, лжи, демагогии можно одни политические установления заменить другими; можно долго насиловать и убивать культуру; можно посредством принуждения, лжи, воспитания вменять обществу в неукоснительный долг исповедание тех или иных идеологических догм. Хотя, конечно же, общество, человек будут повреждаться в этих тисках, но физическая сила власти, при ее информационно-идеологической монополии, может сохранять это уродливое бытие, то есть длить вырождение общества и человека, сравнительно долго.
