У красных ворот - [56]

— Ты стал настоящим мужчиной. Тогда при мне совсем юношей был. Ну и я, конечно, была другой. Знаешь, я помню только хорошее. Что ни говори — первая любовь.

— Любовь? — спросил он.

— Конечно.

— Что-то она быстро кончилась, — спокойно сказал Сергей.

— Знаешь, если бы мы сразу стали жить отдельно, кто знает, как сложилось бы. Ничего плохого не хочу сказать этим о твоих родителях. Они хорошие люди. Бабушка жива?

— Умерла.

— Да-a, жаль. Она меня все деточкой называла. Так ты сомневаешься, что любовь была? — с ноткой искренней обиды сказала Вика.

— Пожалуй, сильное половое влечение друг к другу.

— У тебя, как у всех мужчин, одно в голове.

— Любовь, Вика, если не мудрствовать лукаво, это все-таки когда с милым и в шалаше рай. Тебе так не показалось. Вспомни твое письмо ко мне, где объясняла, почему ушла. Там все четко. Ты, конечно, о декабристках знаешь. Классический пример истинной любви.

— А разве у меня не любовь была? Я ведь тебя предпочла состоятельному человеку.

— Это ты по неопытности, по ранней молодости сделала. Потом свою ошибку исправила довольно быстро.

— А может быть, я сделала ошибку, уйдя от тебя? — без лукавства сказала она.

— По твоему внешнему виду не скажешь.

— Внешний вид обманчив. А потом все женщины — артистки. — Вика ласково взяла его под руку. — Надо все же предлагать даме руку, — мягко упрекнула она. — Вот ты говоришь: не любовь. А знаешь, я часто один и тот же сон вижу. Мы с тобой в Феодосии на пляже, ты берешь меня на руки, несешь к морю, и мне так хорошо!..

Действительно, было у Вики такое в первое время жизни со Звягинцевым. Она рассказала об этом матери. Та всполошилась и отругала дочь: уж не вздумала ли она возвращаться к Сергею. Вскоре после поездки в Терскол сон оставил Вику. Но разговор с матерью запечатлелся, и память услужливо вовремя подкинула его.

— Сон — вещь странная. Его природа до конца не изучена, — сказал Сергей.

— Не знаю, изучена или нет, ты человек ученый — тебе виднее. Но не зря люди говорят: «сон в руку» или «вещий сон». У меня самой сны сбывались.

Улица начала спускаться вниз, впереди заблестела вода.

— Что там, река? — спросила Вика.

— Это Дон, наверное, — сказал Сергей.

— Тот самый, тихий?

— Если Дон, то да.

— Как интересно!

Они вышли на набережную. Вдоль нее тянулся бульвар. Молодые люди пересекли его и остановились возле металлической ограды у самого берега реки, выложенного гранитными плитами. Перед ними открылся низкий зеленый противоположный берег. Слева у причалов набережной стояли белые трехпалубные теплоходы, а справа высилось здание речного вокзала.

— Знаешь, Сережа, есть хочется. Извини, что я так откровенно, но думаю, мне тебя стесняться нечего.

Сергей и сам был голоден. Скоро они сидели в вокзальном ресторане.

— Слушай, а ведь мы с тобой ни разу в ресторане не были.

— Если не считать бара, — сказал Сергей.

Вика непрерывно думала, когда же начать разговор о главном, и все не решалась. Она ожидала, что Сергей вызовет раздражение. Ведь вспоминая изредка о первом браке, она действительно злилась: надо же, такую глупость сделала. И невольно неприязненно вспоминала о Сергее. А получилось-то… Ведь не лгала Вика, говоря Сергею о своей первой любви. Чистое, молодое, зеленое, как весенний побег на ветке, было чувство. Именно зеленое: плодов не дало. И если бы не мать, кто знает…

Ей стало жаль себя, Сергея, сидящего напротив. Сейчас он быстро поглощал салат из помидоров.

— Проголодался? Может быть, еще возьмем? — почти по-матерински спросила Вика.

После ужина Сергей и Вика вновь оказались на набережной.

Наконец Вика решилась заговорить о «дяде». А так не хотелось! Было желание просто брести в теплых ранних сумерках к видневшемуся впереди мосту через реку, вознесенному высоко над ней, продолжать свидание с юностью.

Идя рядом с Викой, Сергей вдруг вспомнил слова романса: «Я встретил вас, и все былое…»

«Прямо как будто об этой неожиданной встрече, — думал он. — Не видел ее эти годы и почти не вспоминал время, прожитое вместе. А если изредка оно и оживало в памяти, то не волновало, а воспринималось как что-то нелепое».

И вот сейчас Сергею не хотелось расставаться с Викой, тянуло к ней. «А может быть, действительно она права: хорошее все же было. Как его назовешь: любовью, влечением?»

— Значит, стал журналистом. Молодец. Уважаю людей, добивающихся цели. Ты, наверное, один из двух корреспондентов, о которых дядя говорил.

— Не понимаю тебя.

— Дело в том, что приехала я вчера к дяде и застала его и тетю очень расстроенными. Дядя рассказал мне, что по клеветническому письму прибыли из Москвы два корреспондента.

— Какая фамилия у дяди?

— Дворецкий.

— Дворецкий?

— Да.

— Директор филиала?

— Какого филиала? — спросила Вика, чтобы подчеркнуть, что далека от служебных дел дяди.

— Той конторы, куда ты заходила.

— Да?

— Мы действительно здесь по письму работников филиала.

— Ты давно в Ростове? — спросила она.

— Со вчерашнего дня.

— И то, что в письме, подтверждается?

— Прости, Вика, это редакционная тайна.

— Я только одно могу сказать: дядя Аркаша, для тебя он Аркадий Ефимович Дворецкий, в нашей семье всегда был примером честного и порядочного человека. У тех, кто написал о нем в вашу газету, наверное, морды в пуху. Вот и хотят от себя удар отвести.