У королев не бывает ног - [131]

Как только известие о смерти герцога Танкреда настигло мать Изотты, герцогиню Диану, и ее дядюшку-кардинала, — первым, кто сообщил им об этом, был, по всей вероятности, сам Петр, если он говорил правду, — путешественники прервали путь и вернулись в Рим, в резиденцию кардинала на виа Альдобрандини, где Изотта была оставлена на попечение Мадонны Чинти, вдовы бывшего страмбского посла в Париже, и кардинальского евнуха мавра Броньоло, немого великана, который мог переломить подкову не только рукой, но и перекусить ее зубами — этот гигант разорвал бы табличку, над которой потрудился Петр, не на тридцать две, а на шестьдесят четыре части, и притом четырьмя пальцами.

Ну так вот, дядюшка кардинал и герцогиня Диана вернулись из прерванной поездки вечером того же дня; кардинал был мрачен и встревожен, а герцогиня — неприветлива и раздражена, ибо, как только стало известно, что молодой граф Гамбарини неповинен в смерти герцога Танкреда, убитого предательской рукой Петра Куканя из Кукани, они преисполнились вполне обоснованных опасений, гадая, смирится ли Святой отец с этой новой ситуацией и признает ли Джованни Гамбарини в роли нового правителя Страмбы.

Никогда еще Изотта не видела свою мать-герцогиню в столь мрачном настроении. Она то погружалась в апатию, плакала, молилась и клялась, если все обойдется благополучно, пожертвовать свои лучшие платья деве Марии де Монти, то ее вдруг снова охватывала дикая ярость, она рвала носовые платки и ожесточенно повторяла одну и ту же ненавистную Изотте фразу: «Я говорила, все время говорила, но никто меня не слушал».

— Что же говорила твоя матушка? — спросил папа Изотту.

— Да ничего, собственно, она же была в Риме, а отец в Страмбе, зато она слала ему письмо за письмом, — ответила Изотта. — И в письмах этих не переставала убеждать его испросить прощения у Вашего Святейшества, недовольного переменами в Страмбе, и вымолить у Вашего Святейшества нового capitano di giustizia, no возможности еще более сурового, нежели был тот, прежний, горбатый. И чтобы отец усмирил оппозицию, которая в Страмбе против него нарастала и которую возглавлял Гамбарини, пообещав ему мою руку. Ничего из этого не вышло, а когда все случилось так, как это известно, мама впала в исступление, а дядя хмурился, опасаясь, что наступают времена политических сумерек для нашего рода, а вместе с тем и конец его карьере.

— Прозорливый муж твой дядя, да и твоя матушка, Изотта, тоже мудрая женщина, — сказал папа. — Но теперь я хочу знать, что было дальше, после смерти герцога Танкреда.

Тогда Изотта рассказала следующее.

Прошло немного времени, и самые скверные опасения дяди Изотты подтвердились. Святой отец заявил ему прямо и без околичностей, что Изотту — последний отпрыск страмбской ветви д'Альбула — он намерен послать в монастырь ди Торре де Спеккьо; хотя согласие между Ватиканом и Страмбой было полным, но Святой отец не хотел, чтобы Джованни Гамбарини укрепил свое новое положение браком с единственной дочерью последнего законного властителя, так, по крайней мере, Изоттин дядюшка-кардинал растолковал причину этого папского решения.

— Он правильно его истолковал, — сказал папа, — но ты утверждаешь, дочь моя, что брак тем не менее был заключен. Это же не рассудительно и не умно, ведь ничего подобного не могло произойти.

Однако Изотта настаивала на своем: Его Святейшество, может быть, вспомнит известный случай бракосочетания молодого герцога Феррарского с французской принцессой, которое состоялось в отсутствие жениха: это, по словам дядюшки-кардинала, будто бы произошло чуть ли не сорок лет назад и стало прецедентом целого ряда подобных браков.

— Прецедент! — вскричал папа. — Как же я люблю эти прецеденты! Как только совершается новенькая подлость, эту подлость тут же нарекают прецедентом для совершения таких же подлостей. Ах, Боже милосердный, отчего у меня нет денег, ах, Боже праведный, чьим наместником я являюсь, отчего у меня нет Философского камня, о котором вспоминал этот молодой бездельник! О, продолжай, Изотта, рассказывай, что было дальше, пока у меня еще есть силы и пока меня не хватил удар.

Изотта послушно рассказывала дальше.

Кардинал Тиначчо воротился в свой дворец с потрясающей новостью о решении Его Святейшества как раз в ту минуту, когда туда добрался покрытый пылью гонец — еще один посыльный, который в последние дни преодолел расстояние от Страмбы до Рима верхом на беспрестанно погоняемом коне. Он доставил письмо, собственноручно написанное Джованни Гамбарини и адресованное матушке Изотты; молодой граф выражал герцогине Диане свое глубокое соболезнование по поводу тяжелой утраты, постигшей ее, и заверял в своей безграничной преданности и решимости вести политику страмбского государства в духе благородных традиций справедливости, мудрости и свободолюбия, чем доныне существовавшие правители Страмбы, в большинстве своем — сыны рода д'Альбула, навсегда запечатлены в благодарной памяти верного страмбского народа. Свое положение Джованни Гамбарини хочет еще более укрепить, почему и просит у герцогини руки ее дочери Изотты, которую он страстно полюбил с того самого момента, как только ему дано было ее лицезреть; горячая просьба, конечно, продиктована прежде всего любовью, но в данном случае речь идет не только о пламенном желании сердца, но и о значительной политической акции, потому что эта родственная связь с правящим в прошлом герцогским родом исключительно важна для того, чтобы убедить страмбский народ, что граф Гамбарини законно получил власть, без чего, то есть без распоряжения и поддержки своих подданных, он стал бы беспомощной игрушкой в руках папы, и потому он позволяет себе предложить, невзирая на соблюдение всех формальностей траура, совершить бракосочетание незамедлительно.