У кого что болит - [55]

– К сожалению, не очень, – не оборачиваясь, ответил он. – Может, она подействует. А может, и нет. Я пытаюсь придумать что-нибудь другое.

– А что, если мы быстро сдернем простыню и сбросим змею на пол, прежде чем она успеет укусить его?

– Ни в коем случае! Мы не имеем права рисковать.

Голос его прозвучал резче обычного.

– Но ведь нельзя же ничего не делать, – сказал я. – Он начинает психовать.

– Пожалуйста! Прошу вас! – проговорил он, обернувшись и воздев руки. – Ради бога, потерпите. В таких случаях не действуют очертя голову.

Он вытер лоб платком и задумался, покусывая губу.

– Впрочем, – произнес он наконец, – есть один выход. Вот что мы сделаем – дадим этой твари наркоз.

Мысль показалась мне замечательной.

– Это небезопасно, – продолжил он, – потому что змея холоднокровное существо и наркоз не действует на них ни хорошо, ни быстро, но это лучшее, что можно сделать. Возьмем эфир… или хлороформ…

Он говорил медленно, вслух обдумывая свой замысел.

– Так на чем же мы остановимся?

– Хлороформ, – наконец произнес он. – Обычный хлороформ. Это лучше всего. А теперь – быстро за дело!

Он схватил меня за руку и потянул за собой на балкон.

– Поезжайте ко мне домой. Пока вы едете, я разбужу по телефону моего помощника, и он вам покажет шкафчик с ядами. Вот ключ от шкафчика. Возьмите бутыль с хлороформом. На ней оранжевая этикетка. Я останусь здесь на тот случай, если что-то произойдет. Поторапливайтесь же! Нет-нет, ботинки не надевайте!

Я быстро поехал к нему и минут через пятнадцать вернулся с хлороформом. Гандербай вышел из комнаты Гарри и встретил меня в прихожей.

– Привезли? – спросил он. – Отлично, отлично. Я ему только что рассказал, что мы собираемся сделать. Но теперь нам нужно спешить. Он уже порядком измучился. Боюсь, как бы он не пошевелился.

Он возвратился в спальню, и я последовал за ним, бережно неся бутыль. Гарри лежал на кровати все в той же позе, что и прежде, и пот ручьем стекал по его щекам. Лицо было бледным и мокрым. Он скосил глаза в мою сторону, и я улыбнулся и кивнул ему в знак поддержки. Он продолжал смотреть на меня. Я поднял вверх большой палец, давая понять, что все будет в порядке. Гарри закрыл глаза. Гандербай присел на корточки возле кровати; рядом с ним на полу лежала полая резиновая трубка, которую он ранее использовал как жгут; к одному концу этой трубки он приделал небольшую бумажную воронку.

Потихоньку он начал вытаскивать край простыни из-под матраса. Гандербай находился прямо против живота Гарри, примерно в восемнадцати дюймах от него, и я следил за его пальцами, осторожно тянувшими край простыни. Он действовал так медленно, что почти невозможно было различить ни движение пальцев, ни то, как тянется простыня.

Наконец ему удалось немного приподнять простыню, и он просунул под нее резиновую трубку, так чтобы можно было протолкнуть ее по матрасу к телу Гарри. Не знаю, сколько ушло времени на то, чтобы просунуть трубку на несколько дюймов. Может, двадцать минут, а может, и сорок. Я так и не увидел, чтобы трубка двигалась, однако видимая ее часть становилась короче. Теперь и Гандербай вспотел, на лбу его и над верхней губой выступили большие капли пота. Однако руки его не дрожали, и я обратил внимание на то, что он следил не за трубкой, а за складками простыни на животе Гарри.

Не поднимая глаз, он протянул руку за хлороформом. Я отвернул плотно притертую стеклянную пробку и вложил бутыль в его руку, не отпуская ее до тех пор, пока не убедился, что он крепко держит ее. Затем он кивнул мне, чтобы я наклонился, и прошептал:

– Скажите ему, что матрас под ним сейчас станет мокрым и очень холодным. Он должен быть готов к этому и не должен двигаться. Скажите ему об этом сейчас же.

Я склонился над Гарри и передал ему это послание.

– Почему же он не начинает? – спросил Гарри.

– Сейчас он приступит, Гарри. Тебе будет очень холодно, так что приготовься.

– О господи, да начинайте же! – Он впервые возвысил голос, и Гандербай бросил на него недовольный взгляд, несколько секунд глядел на него, после чего продолжил свою работу.

Гандербай капнул немного хлороформа в бумажную воронку и подождал, пока он побежит по трубке. Затем он капнул еще немного, чуть-чуть выждал, и по комнате распространился тяжелый, тошнотворный запах хлороформа, неся с собой смутные воспоминания о сестрах в белых халатах, о хирургах, стоящих в выбеленной комнате вокруг длинного белого стола. Гандербай теперь лил жидкость непрерывной струей, и я видел, как тяжелые пары хлороформа медленно клубились над бумажной воронкой. Сделав паузу, он поднес пузырек к свету, налил еще одну полную воронку и протянул пузырек мне. Осторожно вытащив резиновую трубку из-под простыни, он поднялся.

Должно быть, вставить трубку и налить в нее хлороформ оказалось для него делом трудным, и я помню, что, когда Гандербай обернулся ко мне и шепотом заговорил, голос у него был слабый и усталый.

– Подождем пятнадцать минут. На всякий случай.

Я склонился над Гарри.

– На всякий случай мы подождем минут пятнадцать. Но ей, наверное, уже конец.

– Тогда почему, черт побери, вы не посмотрите и не убедитесь в этом?