У кого что болит - [41]

Сама игра ничего особенного собой не представляла, – по обыкновению, она проходила довольно скучно. Но вот Джелкс был невыносим. Весь вечер он шнырял возле нас, заменяя пепельницы, спрашивая насчет выпивки и заглядывая в карты. Он явно был близорук, и вряд ли ему удавалось толком что-либо разглядеть, потому что – не знаю, известно вам это или нет, – у нас в Англии дворецкому никогда не разрешали носить очки, а также, коли на то пошло, и усы. Это золотое незыблемое правило, и притом весьма разумное, хотя я не совсем уверен, что за ним стоит. Я полагаю, впрочем, что с усами он бы больше походил на джентльмена, а в очках – на американца, и куда это годится, хотелось бы мне знать? Как бы то ни было, Джелкс был невыносим весь вечер; невыносима была и леди Тёртон, которую беспрерывно звали к телефону по делам газеты.

В одиннадцать часов она оторвалась от карт и сказала:

– Бэзил, тебе пора спать.

– Да, дорогая, пожалуй, действительно пора.

Он закрыл книгу, поднялся и с минуту стоял, наблюдая за нами.

– И как игра? – спросил он.

Поскольку другие промолчали, то я ответил:

– Замечательно, большое спасибо.

– Я рад. Джелкс останется на тот случай, если вам что-нибудь понадобится.

– Джелкс пусть тоже идет спать, – сказала его жена.

Я слышал, как майор Хэддок сопит возле меня, как одна за другой на стол неслышно ложатся карты и как Джелкс, волоча ноги, направляется к нам по ковру.

– Вы не желаете, чтобы я оставался, ваша светлость?

– Нет. Отправляйтесь спать. Ты тоже, Бэзил.

– Да, дорогая. Доброй ночи. Доброй вам всем ночи.

Джелкс открыл дверь, и сэр Бэзил медленно вышел, сопровождаемый дворецким.

Как только закончился следующий роббер, я сказал, что тоже хочу спать.

– Хорошо, – сказала леди Тёртон. – Доброй ночи.

Я поднялся в свою комнату, запер дверь, принял таблетку и заснул.

На следующее утро, в воскресенье, я поднялся около десяти часов, оделся и спустился к завтраку. Сэр Бэзил уже сидел за столом, и Джелкс подавал ему жареные почки с беконом и помидорами. Он сказал, что рад видеть меня, и предложил после завтрака показать мне все поместье. Я отвечал, что ничто не доставит мне большего удовольствия, чем утренняя прогулка.

Спустя полчаса мы вышли, и вы представить себе не можете, какое это было облегчение – выйти из дома на свежий воздух. Был один из тех теплых солнечных дней, которые случаются в середине зимы после ночи с проливным дождем, когда на удивление ярко светит солнце и нет ни ветерка. Голые деревья, освещенные солнцем, казались прекрасными, с веток капало, и земля повсюду сверкала изумрудами. По небу плыли прозрачные облака.

– Какой чудесный день!

– В самом деле, день просто чудесный!

Во время прогулки мы едва ли обменялись еще хотя бы парой слов, да в этом и не было нужды. Между тем он водил меня всюду, и я увидел все – огромные шахматные фигуры и сад с подстриженными деревьями. Вычурные садовые домики, пруды, фонтаны, детский лабиринт, где грабы и липы составляли живую изгородь – летом она была особенно впечатляюща, – а также цветники, сад с декоративными каменными горками, оранжерея с виноградными лозами и нектаринами. И конечно же, скульптуры. Здесь были представлены образцы почти всей современной европейской скульптуры в бронзе, граните, известняке и дереве, и, хотя приятно было видеть, как они греются и сверкают на солнце, мне они все же казались немного не на месте среди этого строго распланированного простора.

– Может, присядем здесь ненадолго? – спросил сэр Бэзил, после того как мы пробыли в саду больше часа.

И мы уселись на белую скамью возле заросшего водяными лилиями пруда, полного карпов и серебряных карасей, и закурили. Мы находились в некотором отдалении от дома; земля тут несколько возвышалась, и с того места, где сидели, мы видели раскинувшийся внизу сад, который казался иллюстрацией из какой-нибудь старой книги по садовой архитектуре; изгороди, лужайки, газоны и фонтаны составляли красивый узор из квадратов и колец.

– Мой отец купил это поместье незадолго до моего рождения, – проговорил сэр Бэзил. – С тех пор я здесь живу и знаю каждый его дюйм. С каждым днем мне здесь нравится все больше.

– Летом здесь, должно быть, замечательно.

– О да! Вы должны побывать у нас в мае или июне. Обещаете?

– Ну конечно, – сказал я. – Очень бы хотел сюда приехать.

И тут я увидел фигуру женщины в красном, которая где-то в отдалении двигалась среди клумб. Я видел, как она, размеренно шагая, пересекала широкую лужайку и короткая тень следовала за нею; перейдя через лужайку, она повернула налево и пошла вдоль тянувшихся высокой стеной стриженых тисовых деревьев, пока не оказалась на круглой лужайке меньших размеров, посреди которой стояла какая-то скульптура.

– Сад моложе дома, – сказал сэр Бэзил. – Он был разбит в начале восемнадцатого века одним французом, его звали Бомон, тот самый, который участвовал в планировке садов в Ливенсе, в Уэстморленде. Наверное, целый год здесь работали двести пятьдесят человек.

К женщине в красном платье присоединился мужчина, и они встали примерно в ярде друг от друга, оказавшись в самом центре всей садовой панорамы. По-видимому, они разговаривали. У мужчины в руке был какой-то небольшой черный предмет.