У истоков древнерусской народности - [41]

Такими же северными элементами, идущими от тех же верхнеднепровских балтов, являются, по-видимому, круглые святилища, обнаруженные при раскопках в низовьях р Тясмина: в Пеньковке и Стецовке. Можно думать, что поляне, северяне и уличи, занявшие после середины I тыс. н. э. Среднее Поднепровье, имели в своем составе не только «исконных» славян — потомков зарубинецкого населения, но и смешавшихся с ними уже ассимилированных к тому времени верхнеднепровских балтов.[82]

Выше было приведено мнение Б. А. Рыбакова, считавшего, что вещи с эмалью, найденные в Киевском Поднепровье, принадлежали полянам, тесно связанным «с землями радимичей, вятичей, кривичей и литвы». В свете всего сказанного я полагаю, что ареал вещей с эмалью в Среднем Поднепровье охватывает не столько земли полян, сколько область, занятую славянскими племенами из Верхнего Поднепровья и Подесенья на первом этапе их движения на Средний Днепр. Это было в середине I тыс. н. э., еще до того времени, когда новые поселенцы Среднего Поднепровья установили контакты с Югом и когда в их среде распространились новые формы предметов убора и украшений — «древности русов».

Территории отдельных «племен» — полян, северян, уличей — также установились, по-видимому, лишь в последующее время: в рамках третьей четверти I тыс. н. э.

Но почему же на территории полян, на Киевщине, «древности антов-русов» найдены сравнительно в небольшом количестве? Их значительно больше на восточной и южной окраинах славянского расселения. Отсюда Б. А. Рыбаковым был сделан вывод, что «древности русов» не имели широкого распространения в Полянской среде.

Сравнительно небольшое количество этих находок в земле полян и вообще на севере древнейшей Русской земли является, однако, вполне понятным. Дело в том, что поляне обитали в глубине новых славянских земель в Среднем Поднепровье, а не на южных и восточных окраинах, которые первыми принимали на себя удары кочевников. Здесь, на окраинах, население зарывало свои ценности в землю и теряло их. Если бы Пастырское поселение не подверглось в начале VIII в. сокрушительному разгрому, на его месте не сохранились бы те многочисленные предметы, которые составляют ныне наиболее значительное собрание «древностей русов». Поляне с их «градом» Киевом жили в более спокойной обстановке, за спиной у северян и уличей, а также предполагаемых русов. Вероятно, именно поэтому город полян — Киев стал центром среднеднепровских славян и их древнейшей Русской земли. Он находился в более безопасном месте, чем «эмбрион города» — Пастырское городище или Родня, Пересечень и другие окраинные пункты, игравшие большую роль в третьей четверти I тыс. н. э., но утратившие ее где-то в начале VIII в., вероятно, в связи с хазарской экспансией.

Мои оппоненты считают, что в обрисованной выше концепции имеется одно слабое место, а именно то, что поселения третьей четверти I тыс. н. э. с прямоугольными землянками и реберчатой глиняной посудой находятся не только в границах древнейшей Русской земли, но и севернее их, а также кое-где южнее и юго-западнее.

Но это обстоятельство ни в какой мере не противоречит всему сказанному выше. «Русская земля» — древнейшее государство днепровских славян — отнюдь не объединяло всех потомков зарубинецких племен, употреблявших реберчатую керамику. Это было не этническое, а политическое образование, включавшее в свои границы то население, которое пришло в Среднее Поднепровье, а также его родичей, живших в южных частях левого берега Верхнего Днепра.

Северные группы потомков зарубинецких племен в состав «Русской земли» не входили.

Некоторые группировки днепровского населения двинулись и дальше на юг, за пределы «Русской земли», где они стали известны под именем антов. Но, кажется, основные группировки антов создавались не столько за счет поднепровского, сколько за счет более западного — волынского и поднестровского славянского населения. Этот вопрос еще предстоит исследовать.

3

Следующим вопросом, который необходимо осветить, говоря о славянских группировках, обитавших в пределах древнейшей Русской земли, является вопрос о происхождении населения конца VIII–X В., оставившего в Левобережье городища роменско-боршевского типа.

Если в третьей четверти I тыс. н. э. в границах древнейшей Русской земли на Правобережье и Левобережье культура была однородной, характеризующейся одними и теми же особенностями, принесенными сюда из Верхнего Поднепровья, то позднее— в конце VIII–X в. — в культуре славянского населения противоположных берегов Днепра возникли некоторые различия. Они были совсем незначительными и затрагивали отнюдь не основные черты культуры. Тем не менее их нельзя обойти молчанием.

Наиболее отчетливо эти различия выразились в керамике — в формах и характере глиняной посуды, которая изготовлялась от руки в домашних условиях и может рассматриваться поэтому в качестве надежного «этнографического» признака. На Правобережье— в низовьях Роси и Тясмина, в Надпорожье, в поречье Южного Буга — древние реберчатые формы сосудов к исходу третьей четверти I тыс. н. э. мало-помалу сменились обычными горшковидными, которые вскоре были вытеснены сделанной на гончарном круге посудой ремесленной выработки. На Левобережье реберчатые формы сосудов в это время также исчезли. Для славянских древностей конца VIII–X в. здесь характерна лепная посуда особых форм, нередко орнаментированная по плечикам несложными геометрическими узорами из отпечатков гребенчатого штампа или «перевитой веревки». Эта глиняная посуда, заметно отличающаяся как от более древней — реберчатой, так и от синхроничной ей правобережной, называется археологами роменской по имени Роменского городища, где в начале нашего века она впервые была найдена Н. Е. Макаренко, или роменско-боршевской. Боршевское городище на Верхнем Дону исследовано в 1928–1929 гг. П. П. Ефименко.