У индейцев Верхней Амазонки - [16]

Река Понго-де-Мансерихе

— Я предлагаю здесь в Борье посеять маис и юку, — сказал Жак.

— Отлично. Я и Гаме отправимся вверх по Понго-де-Мансерихе и исследуем эту реку, остальные же останутся в Борье и будут ожидать нашего возвращения.

— Как-раз к вашему возвращению поспеет маис и юка, — весело сказал Жак. — Маис созреет через три месяца, а юка — через шесть.

Понго-де-Мансерихе была в этой своей части узка, не более 30–40 метров, но страшно глубока. Местами она представляла узкое ущелье, стены которого поднимались на 300 метров высоты. Мы не могли плыть по середине реки, где было стремительное течение. Труднее всего было объезжать извилистые повороты и острые углы реки. То и дело мы натыкались на водовороты. Мы встретили однажды водоворот во всю ширину реки.

Вход в Понго-де-Мансерихе.

Трудности с каждым днем становились все больше и больше. Началась неделя бедствий. Исчезла дичь, как-будто кто очистил от нее лес. Мы были в пути гораздо больше времени, чем предполагали, и припасы наши пришли к концу. На нашем пути мы не встречали никаких следов, никаких намеков на присутствие человека. Бесконечные леса и леса. Однообразие начинало угнетать нас.

Мне удалось застрелить морскую свинью, единственное живое существо, которое мы встретили. Мы посолили и прокоптили ее, но мясо оказалось настолько отвратительным, что мы не могли его есть. По вкусу оно напоминало дешевую помаду.

Наконец, подъем стал настолько крутым, что лодку можно было тащить только ползком. Один из нас обматывал себя около пояса канатом, соскакивал на берег и, упираясь руками и ногами о землю, тащил лодку вверх по течению. Другой, — сидя в лодке, отталкивался шестом. Эту работу мы исполняли по очереди.

Железная энергия Гаме начала ослабевать, когда мы на десятый день за поворотом реки увидали какой еще длинный путь нас ожидает. Мы остановились и молча посмотрели друг на друга. У каждого из нас мелькнула мысль — «если в конце этого участка реки ничего нет, мы поворачиваем обратно».

Мы дошли до границ нашего терпения. Голод и болезни совершенно изнурили нас, но тяжелее всего было наше разочарование. Целыми днями мы проклинали нашу судьбу. Казалось, что положение наше никогда не изменится.

В таком состоянии мы решили проплыть последние шесть километров, хотя отсутствие человеческих следов убеждало нас, что на таком близком расстоянии нельзя встретить людей.

Через несколько часов мы, наконец, достигли поворота реки. Тут перед нами открылась на левом берегу небольшая скрытая бухта. На темной зелени леса, покрывавшего склон к бухте, в 200 метрах от берега показалось светящееся желтое пятно.

Это была хижина индейцев-иифарос.

В гостях у племени иифарос

Вид этой хижины был для нас как источник для умирающего от жажды в пустыне Сахаре. Мы почувствовали прилив новых сил. Слово «страх» не имело для нас никакого значения. Все, к чему мы так стремились, лежало впереди, в 200 метрах от нас. Нам не приходило мысли ни о каких трудностях и опасностях. «Идти вперед, только вперед!» — вот что владело нами.

Наконец, мы увидали людей. Четверо индейцев сидели перед нами в челноке. Они были совершенно голы и носили длинные волосы. Крик радости вырвался из наших уст.

— Люди! Люди!

В этот миг мы не подумали, какое действие произведет на индейцев этот крик. Наше сердце рвалось наружу при виде себе подобных, которых мы так долго и с такими усилиями искали. Если бы мы размышляли хоть одно мгновение, то для нас стало бы ясным, что иифарос могли понять наш крик только как объявление войны.

Индейцы повернули лодку и изо-всех сил стали грести. Вода под ударами их весел взлетала на три метра вверх. Они высадились на правом берегу, где они, по-видимому, считали себя в безопасности. Едва они причалили, как раздался крик:

— Бум-бум!.. Бум-бум!..

Это был призыв к оружию, на который откликнулись 50 поселков. Было ясно, что война начнется с минуты на минуту. Но для нас это не имело значения, не потому, что мы были особенно храбры, а потому, что мы были голодны. К тому же мы были на воде и с винчестерами. Копья индейцев не пугали нас. Мы следовали за уходящим челноком, и вскоре нашли на берегу еще 20 челноков, вытащенных на песок. Мы подплыли к причалу и высадились. И вот раздался неописуемый военный клич и вой. Этими криками индейцы хотели устрашить нас и показать, что перед нами целая армия воинов. Однако, их не было видно. Они скрылись за толстые стены пальмовых изгородей, которыми были окружены их хижины. Изгородь представляла защиту даже против наших пуль.

Но мы пришли сюда не для войны, и надо было как-нибудь кончить этот воинственный шум. Сила легких у иифарос, казалось, была безгранична. Три часа они оглашали пронзительным криком окрестности. Несколько раз я пробовал подойти от берега к ним ближе, чтобы вступить в переговоры, но всякий раз они принимали это за враждебное с нашей стороны движение и удваивали свой пронзительный крик.

Наконец, чтобы выйти из заколдованного круга, я оставил свое ружье в лодке у Гаме и медленно пошел по тропинке, которая вела к ближайшим изгородям домов. Я шел босой по песку, и это причиняло мне боль. Однако, расстояние было не больше 50 метров. Я был уже на середине пути, как из хижины вышли три дрожащих юноши. Несчастные, по-видимому, были выбраны против их воли для переговоров. Они едва передвигали ноги, и походка их походила на походку разбитых параличом. Мне показалось, что они больны, и я решил, что среди индейцев свирепствует эпидемия.