У дьявола в плену - [73]

– Ты знаешь, что такое «Мудрость Хаменапа», Джейкобс?

– Боюсь, что нет, ваше сиятельство.

– В Египте существовала традиция, в соответствии с которой опытный писец записывал правила жизни. Хаменап считался одним из самых мудрых среди стариков. Он оставил после себя такую запись:

Сердце не твердеет от того, что им пользуются,

Потому что это сосуд, который предназначен для того, чтобы его постоянно наполняли.

Пустым остается лишь горшок,

Который трескается на жарком солнце.

Джейкобс выслушал Маршалла, потом низко поклонился и молча вышел. А что он мог сказать?

Глава 23

– Вам надо поесть, ваше сиятельство.

Нора стояла в дверях комнаты с подносом в руках. Давина указала на столик:

– Поставь поднос сюда, Нора.

– Но вы поедите, ваше сиятельство?

Сейчас казалось странным, что ее все еще называют «ваше сиятельство». Ведь она покинула «его сиятельство». Но не станет же она говорить об этом Норе. Да и никому другому.

С годами Давина уже привыкла предаваться размышлениям в одиночестве, но в данный момент ей отчаянно захотелось иметь близкого друга, с которым она могла бы поговорить. Этот друг, кто бы он ни был, отказался бы верить в то, что она плохая, а настоял бы на том, что она слишком строго себя судит. Он сказал бы, что она любознательная и упрямая, смелая и упорная. Он был бы ее самым дорогим другом и любовником.

Но это был бы не Маршалл.

Она налила себе чашку чая и медленно выпила. Поставив чашку на поднос, она сложила руки на коленях и напомнила себе, что место, где она сейчас находится, – Эдинбург, дом тети и ее комната, и она сидит здесь одна, без своего мужа.

Господи, неужели она сошла с ума?

Неужели день действительно такой холодный и сырой, как ей кажется? Может быть, несмотря на лето, на земле лежит снег? В комнате была тишина. Слышен был лишь тихий стук колец занавесок, которые шевелил ветер. Она чувствовала себя так, будто она злой дух зимы. Может, миссис Мюррей олицетворяет весну?

Давина резко встала. Она не станет сидеть и предаваться мрачным мыслям о Маршалле Россе. Она должна думать совсем о другом. Более важном. Например, как прожить остаток жизни без Маршалла.

«Боже, дай мне силы жить без него. Дай мне силы не думать о нем. Даже не молиться за него!»

Она молитвенно сложила руки. Неужели Господь Бог сочтет эту молитву неуместной? Если она будет молиться за Маршалла, ей придется думать о нем, беспокоиться о нем. Она станет волноваться и потеряет сон. А если она будет лежать без сна, то будет мечтать о нем и почувствует себя страшно одинокой, а это будет невыносимо.

– Ладно, Господи, – сказала она немного резко, – если мне придется молиться за него, позволь мне делать это так, как это делает добродетельная и умудренная опытом женщина. Она видит душу, которая нуждается в помощи. Я буду молиться за него бесстрастно, но по-доброму, зная, что он всегда будет для меня измученной тревогами душой.

Ее больше не будет волновать, являются ли ему призраки. Она оставила его, и пусть он сам справляется со своими демонами. Но похоже, она создала своих собственных демонов. Они оккупировали деревянное изголовье ее кровати и туалетный столик – эти крошечные чертенята – и, глядя на нее, укоризненно качают головами.

Он снился ей каждую ночь. Маршалл, смеющийся с таким самозабвением, что просто очаровал ее. Маршалл, скачущий сквозь туман на своем огромном вороном коне. Маршалл, поглощенный разгадкой иероглифов. Маршалл – Дьявол из Эмброуза. Как ужасно, что он оправдывает прозвище, которым его наградило светское общество.

Дни шли за днями, и всякий раз, просыпаясь на рассвете, она в то же мгновение понимала, что она снова в Эдинбурге, в своей пустой кровати. Она не протягивала руку, потому что знала, что Маршалла нет рядом.

Может быть, он все же когда-нибудь приедет. Может, именно сегодня он соберется приехать в Эдинбург, чтобы спасти ее от ошибки, которую она совершила по собственной глупости.

Она не хотела, чтобы ее жизнь была похожа на жизнь его матери. Но то, что она получила, было гораздо хуже.

Нельзя найти спасение в улыбке женщины. Прикосновение Давины не принесет ему прощения. Все же она была его талисманом хоть какое-то время. Каким-то образом – почти чудом – ей удавалось вернуть ему рассудок.

Возможно, он был настолько заворожен ее умом и присущим только ей невыразимым очарованием, что почти не уделял времени мыслям о себе.

Неужели он ее вообразил? Неужели она была лишь в его мечтах? Нет. Несколько благословенных недель она была его женой. Но он не провел с ней и месяца, не так ли? Его время было поделено поровну между Египтом и безумием, а ей достались лишь какие-то крохи его внимания.

Какая женщина станет терпеть такое поведение? Конечно же, не такая умная, любознательная и решительная.

У нее были самые что ни на есть странные привычки. Она начинала быстро моргать, когда чего-то не понимала. В то же время у нее был такой вид, будто она сердится на себя за то, что не понимает. Она сжимала кулаками юбку, а потом ладонью разглаживала ее.

Она уехала из Эмброуза и даже не оглянулась.

Маршалл отпил еще глоток вина и сказал себе, что время сгладит боль от ее отъезда. Скоро он уже не сможет вспомнить ее лицо или удивительный цвет ее глаз. Через несколько недель настанет время, когда все это сначала медленно, а потом полностью сотрется в его памяти. И она останется лишь воспоминанием. И какой же тогда будет его жизнь? Вернется ли он к тому предсказуемому распорядку жизни, каким он был до свадьбы? Или наступит день, когда он просто больше не сможет выносить свое одиночество? Когда не останется ничего, кроме сожаления, раскаяния и горечи гнева?