У друкарей и скоморохов - [22]

— Тут же, в Спасском, и живу!

Дверь, выходящая на крыльцо, распахнулась. Шестачок очумело скатился по лестнице, оглянулся и заорал:

— Держи, держи их!

— Чего вопишь, парень? Тут мы, — взял его за локоть Бажен.

— Тут… А телега где?

— Твоя правда… Ребята! — оторопело озираясь, закричал атаман. — Телегу спёрли!

— Живо, живо! Воевода гневен, — от усердия стрелец больно подталкивал Васку дулом пищали.

В просторной горнице за столом восседали воевода и дьяк, а когда скоморохи до земли поклонились воеводе, малый, чуток замешкавшийся, успел рассмотреть и плюгавого приказного, который, поставив правую ногу на скамеечку и держа на колене четвертку бумаги, был в готовности.

— Кто такие? — грозно спросил молодой, густобровый и, судя по всему, очень деловой воевода.

Бажен ответил, и подьячий сноровисто записал его слова.

— Лазутчики? — проревел воевода.

— Нет, государь воевода, — глядя ему в глаза, тихо ответил Бажен. — Мы, как сказывал я уже, скоморохи. Хотели вот в Путивль попасть, горожан и стрельцов повеселить, да в Черном бору заблудились.

— Что ж вы тогда заповедною тропою пробирались? Да ещё в глухую пору… Пиши, подьячий: «В воровстве своем запирались…». А теперь кликни Оську-палача, и чтоб клещи готовил. Будем к огню приводить.

Толстый дьяк, задремавший было, открыл глаза:

— Государь мой Александр Матвеевич! Второй уже раз за сегодня тебе напоминать осмеливаюсь: всемилостивейшим государем нашим до Фоминой недели пытать не велено. Подожди дней с десяток.

Воевода крякнул и надолго задумался. Потом спросил уже поспокойнее:

— Откуда ехали, молодцы?

— Зимовали мы, государь воевода, в деревне Райгородке сына боярского Ивана Федоровича Жирова-Засекина.

— В добром ли здоровье оставили сына боярского? — оживился воевода.

— Иван Федорович второй год с посольством в немцах.

— А как зовут его супружницу?

— Анной Васильевной, государь воевода.

— Чай, не слышит уже ничего сия старушка?

— Какая старушка, государь воевода? Госпожа Анна Васильевна молода ещё, как это… кровь с молоком, красавица.

Воевода молодецки крякнул и снова задумался. Дьяк зевнул и брезгливо промолвил:

— Государь мой Александр Матвеевич! Не жги ты порох понапрасну. Какие с них, с этой рвани, польские лазутчики? Ты погляди хоть на этого вот: слабоумен вовсе, слюни пускает. — Томилка скорчил рожу ещё жалостней. — Батогами для чину выгладить, пеню с них выправить — и в шею…

— Погоди, Фрол Никитич… Ты, Филатка, оставь все снасти свои на столе и пойди прогуляйся. И не сметь подслушивать — харю на сторону сдвину!

— Напрасно собираешься бисер перед свиньями метать, государь…

— На безрыбьи и рак рыба, Фрол Никитич… Слушайте, ребята, вот вы из болота выбрели, из лесу вышли, что на свете белом делается, не знаете… Вам и так сойдёт. А государю царю и великому князю Михайле Федоровичу в его царском чину необходимо знать, что в окрестных государствах делается, для наиважнейшего его, государя нашего, тайного дела… Понятно ли говорю?

Бажен поклонился, а за ним и Томилка с Васяткой.

— Я отправляю вас на Украину, в Киев, проведать вести подлинно и, вернувшись, доложить либо оттуда письмом донести. Грамотный есть?

Бажен вытолкнул вперед Васку.

— Добре. Значит, донести письмом… Запоминайте накрепко. Разведать подлинно, тайным делом, по таким статьям. Первая. Правда ли, что поляки готовятся с казаками-черкасами воевать? Статья вторая. Где стало обозом польское войско? Третья статья. Белорусцы к казакам не пристают ли? Четвертая статья. Не хотят ли поляки, черкасов повоевав, приходить на нас воинскими большими людьми? Так, вроде бы всё… Запомнили? И ещё одно наиважнейшее поручение. Разыскать в Киеве купца-гречина Настаса Петрова, взять у него на письме или в расспросе все ведомости и выспросить, отчего он, Настас, не приехал в Путивль и отчего не прислал вести листом? Того, что Настас в Варшаве прознает, вам самим в жизнь не разузнать.

— Вот и шпига самонужнейшего этим глумотворцам выдал. Не по мне сие, государь мой…

– À ты, дьяк, никак перечить мне, воеводе, вздумал?! Что нам с твоих купцов корысти? Где Настас? Почему Андрюшка Бубенист не ушел за ним по сию пору?

Дьяк встал со скамьи.

— Государь воевода, да они, шпыни эти убогие, не токмо по-польски, и по-черкаски не понимают.

— Малый наш родом из Киева, — опять вытолкнул вперед Васку атаман. — Отец у него был в полку Сагайдачного.

— Слышишь, дьяк? Да ведь они и сами собирались в Киев на промысел — верно, ребята?

— Ты, государь воевода, на сажень сквозь землю прозираешь, — сокрушенно вздохнул Бажен. — Не вели казнить, вели миловать!

— Видишь? Вот они и пойдут себе промышлять. Поляки привыкли, что мы купцов и чернецов на проведывание отправляем, а на скоморохов никак не подумают!

— И все ж, мыслю, их одних, ненаученных, отпускать не можно. Токмо деньги пропадут.

— Так пошлю с ними Андрюшку Бубениста. У меня он отказаться не посмеет! Послать стрельца за ним, а второго за спасским протопопом, чтобы этих ребят к присяге привести. Вроде всё… Да, вот что ещё. Выдай им на подъем… три рубля.

Дьяк поднял редкие брови, грузно встал со скамьи, подошел к кованому сундуку, кряхтя, снял с шеи ключ… Воевода принялся повторять задание, потом сам пошел погнать стрельца за протопопом.