У Дона Великого на берегу - [34]
Качнулась русская рать передними рядами. Сторожевой полк рванулся вперед. Навстречу – черной лавиной Мамаевы воины.
И пошло!..
Первым после Пересвета пал Тюня. Против обыкновения меньше было у ордынцев лучников. А на Тюню хватило. Едва десяток шагов пробежал, тяжелая стрела впилась под левую грудь, остановила. Споткнулся раз-другой Тюня, хватая руками воздух, и уткнулся лицом в землю.
– Эх!.. – вздохнул горько на ходу Найдён. – Агнца* кроткого загубили!
Жестокая началась битва. Копьями кололись. Рубились саблями, мечами, топорами. У иных в руках и вовсе простые али обитые железом ослопы*-дубинки, шестопёры*, кистени – по достатку.
Напирали в железных шлемах и панцирях* с саблями и копьями генуэзские пехотинцы – воины опытные, обученные многим боевым хитростям: и как нападать, и как обороняться в случае надобности. Дрались расчетливо, с умом.
Лучших конников выставил вперед Мамай, надеясь первым же натиском сбить русские ряды, вызвать смятение, которое прямой путь к поражению.
Изрядно преуспел Мамай в своем замысле. Изрублен, поколот был сторожевой полк. Сермяжная рать снопами легла под копыта Мамаевой конницы.
Найдён с Михой дрались рядом. Миха, в ярость вошедши, свирепо колол копьем ордынских воинов.
Приловчился даже. Летит на него конник, он стоит, выставив щит, будто о том только и мечтает, как бы укрыться от сабли. В последний миг – скок в сторону и заместо щита вперед – копье, ордынцу в самую грудь. Кабы один или два – поди, десяток их нашли смерть от Михиной руки. Однако приметили ордынцы сметливого русского копейщика. Вдвоем извели. Один прямо скакал на Миху лошадью. Второй налетел сбоку. Занятый первым, прозевал Миха второго, который и пробил Миху копьем насквозь. Прощайте, дом родной, жена и детишки! Каково вам одним придется? Эх, худо, поди!..
Найдён орудовал мечом и щитом посноровистее Михи. Глядел во все глаза, кто и откуда норовит напасть. Под саблю – щит, а от копья – увертом. Затруднителен пешему с мечом конник. Потому колол и рубил более пехотинцев. И его вскорости приметили. А вот одолели не сразу, не вдруг. Для Найдёна закованный в панцирь генуэзский воин – крепкий орешек. Однако и Найдёна взять голыми руками мудрено: оберегают бояриновы доспехи. Когда четверо навалились разом, понял Найдён: приходит смертный час. Щит отбросил, перекрестился и ну рубить мечом направо и налево. Падают, да, однако же, и поднимаются – в железе ведь! – враги.
– Экие окаянные! – ворчал по привычке. – Ничто вас не берет.
Все ж одного поколол, другого посек мечом.
Но положил на него глаз предводитель генуэзцев, тот самый, что навестил на Красном холме Мамая. Острие тяжелого копья направил в самую Найдёнову грудь. И лопнули бояриновы доспехи, вошло холодное копье в жаркое Найдёново тело…
Поболее своих было подле Михайлы Андреевича Бренка, что бился под черным великокняжеским знаменем. Поэтому расстался он с жизнью позже Тюни, Михи-сапожника и иных воинов сермяжной рати. Великокняжеский стяг сам по себе почетная добыча. А тут еще прокатилась весть о награде, обещанной Мамаем за голову князя Дмитрия. Вовсе озверели, осатанели ордынские конники. Навалились кучей. Бренк, даром что боярин, подковы на спор гнул, обладал великой силой. Поэтому дорого отдавал жизнь.
Слуг своих, что бились рядом, подбадривал:
– С нами Бог! Держись, ребята!.. Все одно наша возьмет!
И краем глаза поглядывал на черно-золотое знамя, что вилось-трепетало на ветру, удерживаемое Данилкой, военным великокняжеским слугой, добрым ратником.
Со стрелой между глаз начал падать с коня Данилка.
– Знамя, ребята! Знамя берегите! – закричал Михайло Андреевич.
И рука другого воя, боярину уже незнакомого, подхватила знамя.
Осатанело прорубались саблями ордынцы к знамени и воину в золоченых доспехах на белом коне, принимая его за великого князя московского Дмитрия Ивановича.
Снова покачнулось знамя. Теперь еще ниже склонилось. И снова закричал Михайло Андреевич Бренк зычно:
– Знамя! Держи знамя, соколы!
Сколько раз так было, кто сочтет?
Посередь жаркого боя взмахнул саблей боярин Бренк, дабы сразить очередного ордынского воина. А ударить не сумел. Тяжелая ордынская стрела, сестра той, что сгубила хлипкого Тюню, воткнулась боярину в горло. Меткие, что ни говори, ордынские воины! С малых лет приучены к коню, луку и аркану. Разжалась бессильно широкая бояринова ладонь, и каленая сабля пала на землю. Качнулся верный друг великого князя Дмитрия в седле. Головой поник. Покатился золоченый шлем на сыру землю следом за саблей. Открылись Бренковы светлые кудри вольному донскому ветру, который их пошевелил, словно погладил на прощание. И обмякло статное тело молодого боярина-воина, поползло с коня.
В первой схватке рядом с испытанными воинами бился великий князь Дмитрий Иванович. В левой руке – круглый, восточного дела, щит. В правой – оружие вовсе не княжеское: дубинка-палица, окованная железом.
Давно, сызмала копилась ненависть великого князя Дмитрия к Орде, ее жадным и высокомерным ханам, чванливым вельможам и алчному, хищному воинству На всю жизнь врезалось в память, как отроком ездил в Орду искать милости – ярлыка на великое княжение Владимирское. Помнил разоренные Ордой русские города и села, горькие седые пепелища. Помнил, крепко помнил о русских пленниках и полонянках, коих держали за скот в Орде. И, подобно скоту, продавали. Все помнил великий князь!
