У черты заката. Ступи за ограду - [7]

— Мне нечего в них разбираться, Брэдли, — уже резко сказал Жерар, — я тоже не мальчишка и давно уже разобрался во всем, в чем считал нужным.

Брэдли добродушно усмехнулся, разливая по стаканам остатки коктейля.

— Боюсь, что плохо вы разобрались, Бусс… Плохо, будь я распоследний черномазый. Ваша же собственная биография об этом свидетельствует.

Жерар опустил трубку и нахмурился:

— Моя биография?

— Ваша собственная, — подмигнув, повторил Брэдли. — Вы, я вижу, заинтригованы? Простая штука, Бусс, — я не люблю иметь дела с неизвестными. И когда вчера я решил вам помочь, то первое, что я сделал, — позвонил кому следует, и через два часа мне прислали ваше досье из архива иммиграционного управления. В конце концов — будем откровенны, — вы могли оказаться чем угодно, от военного преступника до международного афериста. Здесь, в Латинской Америке, можно нарваться на кого хотите. А так я убедился, что вы именно то, чем показались мне с первого взгляда, — обычный честный человек, плюс к тому талантливый, которому просто не повезло в жизни…

— Это не касается никого, кроме меня. Ясно?

— Дорогой мой, я вас понимаю! Выпьем за то, чтобы и вы поняли меня так же хорошо.

Продолжая хмуриться, Жерар залпом опорожнил свой стакан в три глотка. Брэдли, отпив из своего, закурил и занялся приготовлением новой порции.

— Ваша биография… — задумчиво говорил он, морщась от дыма зажатой в углу рта сигареты и разглядывая на свет бутылки, — кое в чем напоминает мне… не в деталях, а так… в обилии веселеньких иллюстраций на тему «Общество и личность», хе-хе-хе-хе… Вы вот, в частности, участвовали в Сопротивлении — верно? А потом у благодарной Четвертой Республики не нашлось для вас нескольких тысяч обесцененных франков на стипендию…

— Как видите, обошелся! — огрызнулся Жерар.

— Это делает честь вашей настойчивости, но не меняет факта.

— Будь я проклят, если это имеет отношение к нашему разговору. Куда вы заехали, черт вас побери? При чем тут мои взаимоотношения с Четвертой Республикой?

— Поставим знак равенства между Францией и человеческим обществом вообще. Так будет понятнее?

Брэдли встал и принялся с виртуозной ловкостью трясти шекер. Поднялся и Жерар.

— Вот как? — насмешливо спросил он. — Можно продолжить вашу мысль? Значит, если общество меня не оценило или в чем-то меня обидело, я должен начать мстить этому обществу, переключившись на порнографию? Так?

Раздраженно фыркнув, он прошелся по комнате, сунув кулаки и без того уже оттянутые карманы потрепанного спортивного пиджак.

— Дешевая логика! — крикнул он, резко остановившись. — И вообще я повторяю, что не нахожу нужным продолжать этот разговор.

— Послушайте, да чего вы кипятитесь, в самом деле, — добродушно отозвался Брэдли, кончив сбивать коктейль и осторожно ставя шейкер на столик. — Можно подумать, что я вас насилую… Не хотите — не надо, мне-то что. «Месть обществу», «порнография»… До чего вы, французы, любите громкие слова! Кто вам говорит о том, чтобы вы мстили обществу? Я просто из чистого желания помочь советую вам — поменьше думать об этом самом обществе и побольше о себе. Вот и все. А вы уже чуть ли не в анархисты меня производите, будь я негр. Ведь вы не можете закрывать глаза на простой факт: вы-то понимаете свое искусство как одну из форм служения обществу, а само общество вовсе не желает, чтобы вы ему служили. Есть возражения? Не думаю! Сколько ваших картин получило признание общества, публики? Ну? Молчите? То-то, Бусс. В вашем возрасте не стоит превращаться в циника, но пора бы приобрести трезвый взгляд на вещи. Вы работаете уже около десяти лет, и хорошо работаете, и никому нет дела до ваших работ. Ваши картины никому не нужны, Бусс, поймите это! Продолжая работать в своем жанре, вы обречены оставаться вечным неудачником. Это так же верно, как то, что меня зовут Аллан Райбэрн Брэдли. Вы даже жениться не сможете, потому что семью вам не на что будет прокормить. Кстати, у вас во Франции была девушка. Вы с ней порвали? Почему?

Жерар быстрым движением опустил стакан на столик, расплескав коктейль.

— Что же вы молчите? — продолжал Брэдли. — Поверьте, я спрашиваю не из пустого любопытства.

— Подите вы к черту, — сдавленным голосом произнес Жерар. — Подите вы к черту со своими вопросами, понятно?

Он отошел к окну. Брэдли покосился на его сутулую спину и покачал головой.

— Беда с вами, Бусс, — вздохнул он, разминая в пальцах сигарету. — Кстати, мы сейчас в одинаковых ролях: я так же навязываюсь вам со своей помощью, как вы — обществу со своим служением. И вы отталкиваете меня так же, как общество — вас…

Жерар не слушал. Тупая боль сжала его сердце. Дело даже не в напоминании о самой Дезире — в конце концов, она оказалась далеко не тем, что он думал… Хотя как знать, в других условиях и Дезире могла бы быть другой. Но вообще дело не в ней. Дело сейчас совсем не в ней.

Через авеню Санта-Фе наискось, на крыше многоэтажного дом крутится огромная зеленая автопокрышка, и под нею каждые пять секунд оранжевым пламенем вспыхивает выписанное стилизованным готическим курсивом слово «Файрстон». Черт возьми, в Буэнос-Айресе не осталось, кажется, ни одного уголка, где бы не мозолила глаза эта марка. «Лучшие покрышки называются Файрстон», «Только Файрстон для вашего автомобиля», «Файрстон экономит для вас на каждом километре пути», «Ваше свадебное путешествие окажется еще более приятным с покрышками Файрстон»…