У черты - [54]

– Алло! – позвал Антон.

– Аюшки! – откликнулся женский голос.

Из маленькой кухоньки позади прилавка, в которой потрескивала дровами растопленная печь, показалась моложавая женщина в белом поварском чепчике, ярком, в красных розах, фартуке поверх блузки без рукавов, оставлявшей голыми ее белые полные плечи и руки.

– Неужто можно блинчиков отведать? – спросил Антон, все еще в крайнем удивлении от неожиданного открытия на краю села в двух шагах от пустынного снежного поля чистой, опрятной, теплой избушки с блинчиками, показавшейся ему чем-то совсем сказочным: давно уже по всей стране война не оставила действующих и доступных для всех столовых, буфетов, закусочных, что в изобилии существовали раньше.

– А почему бы и нет? – приветливо и с некоторой долей кокетства ответила моложавая женщина, видимо, желая еще более примолодиться.

– Так, наверное, нужны какие-то талоны, карточки? Или какой-нибудь особый мандат с гербовой печатью? – пошутил Антон.

– Не надо ничего. Сейчас я вам положу на тарелку – и ешьте в свое удовольствие. Рубль двадцать порция, а в порции три штуки. Я вам свеженьких подам, с пылу, с жару…

– Ну, раз так – давайте… – еще больше удивился Антон. Деньги у него были, не так давно он получил от мамы и отца перевод на тридцать рублей: на конверты и бумагу для писем, газеты, что можно было покупать на недалекой от госпиталя почте, стрижку с одеколоном и на всякие прочие мелочи, которыми он захотел бы себя потешать.

Женщина загремела на кухне сковородками, двинула их на самое жаркое место плиты, плеснула из ковшика жидкое тесто – и через пару минут поставила на клеенку стола перед Антоном мелкую тарелку с румяными блинами и пузырящимся на них маслом.

– А ты из госпиталя? – спросила она Антона, называя его на «ты» – ведь мальчик же еще! – и оглядывая с ласковым вниманием. – Я по шинельке вижу… Ко мне заходит сюда ваш брат, раненые… У нас в поселке целых шесть госпиталей. Иные выпить тут наровят, купят у местных винца и тащат в карманах бутылки. Вообще-то нельзя, запрещается тут спиртные напитки распивать, я пожурю, а потом вроде как не вижу. Только чтоб без шума, прошу. Как запретить, люди-то с чего выпивают, бедами какими маются! Кто руку потерял, кто глаз. У кого семья на оккупированной территории, живы-нет – неизвестно…

Антон уже знал, что такое вино, винцо или винишко на местном сибирском языке, – отнюдь не то безобидное, десяти – или чуть больше – градусное фруктовое или ягодное вино, что пьют в России, а крепчайший, за сорок градусов, самогон, что сибиряки мастерски гонят из свеклы, ячменя и многого другого, из чего в иных местностях людям и в голову не приходит делать самогонку.

– А как же это объяснить, что ваша «Блинная» все еще на ходу и без всяких талонов? Да еще в таком непонятном месте, на самом краю поселка. Чего ж ее тут поставили, что за причина? – спросил Антон, с наслаждением уминая блинчики. В девять утра в госпитале кормили всех завтраком: тарелка пшенной каши на молоке, белый хлеб с маслом, стакан сладкого чая. Сейчас еще и полдень не подошел, вроде нельзя было проголодаться, но блинчики были так вкусны, что и прямо после завтрака можно было бы справиться с целой их тарелкой.

– Так мы ж ведь особые, у нас свой закон, мы леспромхозские, – сказала повариха, имея в виду свою «Блинную». – Леспромхозу без нее никак нельзя, народ околеет. А то разбежится, кто куда, по другим местам, где о рабочих заботы поболе. У нас по всему району производства: там сани, дуги делают, там бочкотару, товарные ящики, в другом поселке колесники стучат, тележные хода ладят. Доски на любой размер пилят, для строек лес формуют. Сейчас вот лыжи строгать настроились, это ж ужас просто, сколько этих лыж для армии нужно… Блины мои да пельмени, можно сказать, в центре всего этого дела, на самом перекрестке: то лес в работу мимо везут, то готовые изделия на склады, на станцию, восемнадцать верст до ней. А то с лесосек кругляк волокут. Все лето его валят, на колесах не повезешь, лошадям это одно мученье, а как санный путь ляжет – так и пошло дело. Есть лесосеки аж за тридцать верст. Везут на роспусках, бревна тяжеленные, метров в пятнадцать, лошади шагом, а мороз жжет, наши сибирские морозы – это страсть Господня! Дотянут до поселка, до этой моей ресторации, – чуть вживе, только б погреться да чего посытней жевнуть. Вот снегу еще подсыплет, пойдет возка с лесосек – мужиков в мою избушку столько иной раз набивается – стены трещат. Я уж знаю заранее, когда возчики явятся, котлы ведерные кипячу. Пожаловали, голубчики, – я в котлы пельмени бух, они у меня заранее мешками наморожены, полна кладовка забита. И чай тут же готов, хоть пузо лопни, два самовара, тоже ведерных…

– Так если по морозу тридцать верст отшагать – одним чаем, небось, не согреешься, захочешь того, что покрепче! – улыбнулся Антон.

– А как же! – рассмеялась женщина. – Но это их забота, возчиков, где, как добыть, чего себе в кружки плескать. Я не держу, в меню спиртного у меня нет и под прилавком не прячу, ревизору не придраться. Ну, как блинчики, нравятся?

– А можно еще? – утирая ладонью рот, спросил Антон.