У черты - [44]
Выйдя из сада и растянувшись по Комиссаржевской, колонна на пару минут приостановилась. Ждали кого-то отставшего, опять пересчитывали задние взводы.
На тротуаре среди провожавших и просто глазевших Антон увидел Лару, девочку со своего двора.
– Лара! – крикнул он ей. – Беги, скажи моей маме, что нас отправляют, мы идем на вокзал.
Лара кинулась со всех ног. Но дальше все совершилось в таком быстром темпе, призванных погрузили в двухосные товарные вагоны с трафаретными маркировками на дощатых стенках «40 чел. – 8 лошадей», так быстро и так быстро отправили со станции, что мамы своей Антон не увидел.
Только уже после войны услышал он ее рассказ, как, извещенная Ларой, бежала она на вокзал и как опоздала всего на пару минут, последний вагон еще постукивал колесами на выходных стрелках, и как горько, до слез, всю войну жалела она о том, что не поспешила с пирожками, Антон уехал без них…
25
В товарном вагоне пахло дезинфекцией, произведенной после предыдущей партии призывников, опрыснутые из распылителя дощатые нары еще полностью не просохли, были кое-где влажными. Тем не менее на них уже сидели и лежали, подстелив под себя что-нибудь из своей одежды.
Вагонная дверь была распахнута во всю ширину, поезд, покидая город, шел по высокой насыпи, внизу мелькали последние одноэтажные домики, тонувшие в густой листве яблоневых и вишневых садов. Солнце садилось по другую сторону поезда, в окнах домишек вспыхивали его оранжевые, радужно раскрашенные лучи, с силой прожектора больно ударяли в глаза. Жители окраины были заядлые голубеводы. Как раз наступило время вечерней выгулки пленников и обитателей многочисленных голубятен. Над окраинными улицами и переулками, над широким лугом с петлями как бы остановившейся, замерзшей без течения реки, высоко в небе тугими облачками, то ярко-розово загоравшимися в свете заходящего солнца, то, под другим углом к нему, менявшими свой цвет на сиреневый, дымчатый, мелкими быстрыми кругами ходили плотные стайки белых голубей.
Тем, кто смотрел из вагонов, увозящих людей на войну, открытая им картина казалась странной. Война, тревожные сводки, уже бомбят Москву, немецкие полчища ползут неостановимо, кажется, даже сюда доносится скрежет их танковых гусениц, а перед глазами что-то заповедное, идиллическое: тихий, покойный вечер, будто на свете нет никакой войны, никакой угрозы, мирные домики в листве садов, спящая река с рыбацкими лодками, стайки голубей в небе…
Антон стоял в дверях вагона, опершись локтями на деревянную перекладину, загораживавшую дверной проем. Внизу, под ним, сидели на вагонному полу несколько его новых сотоварищей, имен и фамилий которых он еще не знал. Их ноги были выставлены наружу, висели над бегущей назад землей. Один их них, крепенький, кругловатый, с коротким упитанным телом, с толстыми короткими ножками, по характеру, видно, живой, бойкий, неунывающий, всегда быстро и беспечно-жизнерадостно настроенный, с ранними залысинками и светлой проплешинкой на макушке круглой стриженой головы, говорил слушавшим его соседям:
– Думаете, мы скоро в бой попадем? Да ничего подобного. Нас бы иначе отправили: одели, как положено, с винтовками, патронами. Вот так тех, что до нас. Те в бой, точно. А нас в запасную часть гонят, это тоже точно. А там муштровать начнут, разным солдатским премудростям учить: как ползать, окапываться, блиндажи строить. А чего нас учить, тут, я вижу, каждый армейскую службу в свое время прошел. Я сам любого командира чему хочешь научу. Меня и на польскую брали, и на финскую. Да только ни на одну не попал, все учили. А потом еще месяц проверять будут: чему да как выучились. Знаю я эту механику. А потом в другое место погонят – на формировку. И потянется эта мура – аж пока и эта война не кончится. И опять не доведется даже хоть раз по-настоящему стрельнуть…
Он явно грустил, сокрушался, что может опоздать на войну.
Немецкие войска по последним сводкам захватили уже всю Белоруссию, почти всю Прибалтику, значительную часть Украины, взяли Смоленск, приближались к Киеву, их самолеты каждую ночь появляются в небе над Москвой, а бойкий лысоватый человек с толстыми ляжками, не поспевший на две предыдущие несерьезные, скоротечные войны, похоже, даже сейчас все еще верил, никак не мог расстаться с прежними иллюзиями, что германские захватчики, если сунутся, получат в ответ тройной удар, и победа над ними будет одержана в считанные дни, на их земле, и притом – малой, совсем малой кровью…
26
Ночью проехали Грязи. Эшелон то развивал скорость, дряхлые вагоны, возившие людей и лошадей еще на первую войну с Германией, начинало нещадно мотать из стороны в сторону, они скрипели и трещали, казалось, вот-вот рассыплются и полетят под откос, но через десяток километров паровоз сбавлял ход, и поезд тащился едва-едва, а потом и вовсе останавливался и подолгу стоял непонятно почему, непонятно где – в сплошном непроницаемом мраке.
К полудню достигли Ельца. Посланные на продпункт принесли на одеялах еще теплые буханки хлеба, раздали по вагонам. Антон впервые увидел, как а армии красноармейцы делят между собой хлеб. Полученные на взвод буханки разрезали на куски по числу красноармейцев, куски разложили на одеяле. Все они были примерно одинаковы, если и существовала между ними разница в весе, поскольку резали без весов, «на глазок», то незначительные граммы. Большая разница была в качестве: одни куски от срединной части, почти целиком мякоть, другие – с коркой. Если брать по желанию – каждый потянется к лучшему куску, выйдут споры, обиды. Поэтому куски разыгрывали, как в лотерею: один из красноармейцев отвернулся, он исполняя роль «разводящего», другой указывал пальцем на какой-нибудь кусок и спрашивал: «Кому?» Во взводе призывники между собой полностью еще не перезнакомились, имена были известны не всех; кому достанется указанный кусок – «разводящий» называл по внешним приметам: «Рыжему…», «Длинному…», «Морячку…». Прозвище это уже закрепилось за жилистым, носатым парнем со шрамом на нижней губе, только лишь в грязноватой майке и поношенных сандалетах на босу ногу. Идя на призывной пункт, одевались как можно хуже, почти в рванье: ведь сразу же переоденут во все казенное. Действительно ли был этот парень морячком – неизвестно, но на груди у него под майкой был наколот синий якорь, обвитый канатом.
«… Уже видно, как наши пули секут ветки, сосновую хвою. Каждый картечный выстрел Афанасьева проносится сквозь лес как буря. Близко, в сугробе, толстый ствол станкача. Из-под пробки на кожухе валит пар. Мороз, а он раскален, в нем кипит вода…– Вперед!.. Вперед!.. – раздается в цепях лежащих, ползущих, короткими рывками перебегающих солдат.Сейчас взлетит ракета – и надо встать. Но огонь, огонь! Я пехотинец и понимаю, что́ это такое – встать под таким огнем. Я знаю – я встану. Знаю еще: какая-то пуля – через шаг, через два – будет моя.
«…К баньке через огород вела узкая тропка в глубоком снегу.По своим местам Степан Егорыч знал, что деревенские баньки, даже самые малые, из одного помещения не строят: есть сенцы для дров, есть предбанничек – положить одежду, а дальше уже моечная, с печью, вмазанными котлами. Рывком отлепил он взбухшую дверь, шагнул в густо заклубившийся пар, ничего в нем не различая. Только через время, когда пар порассеялся, увидал он, где стоит: блеклое белое пятно единственного окошка, мокрые, распаренные кипятком доски пола, ушаты с мыльной водой, лавку, и на лавке – Василису.
Уголовный роман замечательных воронежских писателей В. Кораблинова и Ю. Гончарова.«… Вскоре им попались навстречу ребятишки. Они шли с мешком – собирать желуди для свиней, но, увидев пойманное чудовище, позабыли про дело и побежали следом. Затем к шествию присоединились какие-то женщины, возвращавшиеся из магазина в лесной поселок, затем совхозные лесорубы, Сигизмунд с Ермолаем и Дуськой, – словом, при входе в село Жорка и его полонянин были окружены уже довольно многолюдной толпой, изумленно и злобно разглядывавшей дикого человека, как все решили, убийцу учителя Извалова.
«…– Не просто пожар, не просто! Это явный поджог, чтобы замаскировать убийство! Погиб Афанасий Трифоныч Мязин…– Кто?! – Костя сбросил с себя простыню и сел на диване.– Мязин, изобретатель…– Что ты говоришь? Не может быть! – вскричал Костя, хотя постоянно твердил, что такую фразу следователь должен забыть: возможно все, даже самое невероятное, фантастическое.– Представь! И как тонко подстроено! Выглядит совсем как несчастный случай – будто бы дом загорелся по вине самого Мязина, изнутри, а он не смог выбраться, задохнулся в дыму.
Произведения первого тома воскрешают трагические эпизоды начального периода Великой Отечественной войны, когда советские армии вели неравные бои с немецко-фашистскими полчищами («Теперь — безымянные…»), и все советские люди участвовали в этой героической борьбе, спасая от фашистов народное добро («В сорок первом»), делая в тылу на заводах оружие. Израненные воины, возвращаясь из госпиталей на пепелища родных городов («Война», «Целую ваши руки»), находили в себе новое мужество: преодолеть тяжкую скорбь от потери близких, не опустить безвольно рук, приняться за налаживание нормальной жизни.
Произведения первого тома воскрешают трагические эпизоды начального периода Великой Отечественной войны, когда советские армии вели неравные бои с немецко-фашистскими полчищами («Теперь — безымянные…»), и все советские люди участвовали в этой героической борьбе, спасая от фашистов народное добро («В сорок первом»), делая в тылу на заводах оружие. Израненные воины, возвращаясь из госпиталей на пепелища родных городов («Война», «Целую ваши руки»), находили в себе новое мужество: преодолеть тяжкую скорбь от потери близких, не опустить безвольно рук, приняться за налаживание нормальной жизни.
Над романом «Привал на Эльбе» П. Елисеев работал двенадцать лет. В основу произведения положены фронтовые и послевоенные события, участником которых являлся и автор романа.
Проза эта насквозь пародийна, но сквозь страницы прорастает что-то новое, ни на что не похожее. Действие происходит в стране, где мучаются собой люди с узнаваемыми доморощенными фамилиями, но границы этой страны надмирны. Мир Рагозина полон осязаемых деталей, битком набит запахами, реален до рези в глазах, но неузнаваем. Полный набор известных мировых сюжетов в наличии, но они прокручиваются на месте, как гайки с сорванной резьбой. Традиционные литценности рассыпаются, превращаются в труху… Это очень озорная проза.
Вернувшись домой после боевых действий в Чечне, наши офицеры и солдаты на вопрос «Как там, на войне?» больше молчат или мрачно отшучиваются, ведь война — всегда боль душевная, физическая, и сражавшиеся с регулярной дудаевской армией, ичкерийскими террористами, боевиками российские воины не хотят травмировать родных своими переживаниями. Чтобы смысл внутренней жизни и боевой работы тех, кто воевал в Чечне, стал понятнее их женам, сестрам, родителям, писатель Виталий Носков назвал свою документальнохудожественную книгу «Спецназ.
К 60-летию Вооруженных Сил СССР. Повесть об авиаторах, мужественно сражавшихся в годы Великой Отечественной войны в Заполярье. Ее автор — участник событий, военком и командир эскадрильи. В книге ярко показаны интернациональная миссия советского народа, дружба советских людей с норвежскими патриотами.
Заложник – это человек, который находится во власти преступников. Сказанное не значит, что он вообще лишен возможности бороться за благополучное разрешение той ситуации, в которой оказался. Напротив, от его поведения зависит многое. Выбор правильной линии поведения требует наличия соответствующих знаний. Таковыми должны обладать потенциальные жертвы террористических актов и захвата помещений.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.