У черноморских твердынь. Отдельная Приморская армия в обороне Одессы и Севастополя - [30]

Это было началом непосредственной обороны Одессы, и в истории 95–й Молдавской стрелковой дивизии, как и в истории всей Приморской армии, открывалась новая глава — трудная и славная, грозная и героическая.

Война шла второй месяц. Мы уже много пережили, многое поняли, многому научились. И мне хотелось, чтобы рассказ о пути, пройденном дивизией от Прута до подступов к Одессе, помог читателю представить, какими вступили мы в новые бои, о которых ведут в этой книге речь мои сослуживцы.

Генерал–лейтенант В. Ф. ВОРОБЬЕВ НА НАПРАВЛЕНИИ ГЛАВНОГО УДАРА

С тех пор как на левом фланге Южного фронта была сформирована Приморская группа войск, преобразованная затем в Приморскую армию, я работал в ее штабе начальником оперативного отдела. А в начале августа 1941 года наш новый командарм генерал–лейтенант Г. П. Софронов объявил, что я назначаюсь командиром 95–й Молдавской стрелковой дивизии.

Так, в общем довольно неожиданно, свершилось то, что для меня, кадрового военного, служившего в Красной Армии третий десяток лет, было давнишней мечтой, — я получил, под командование дивизию, и притом во время войны… Смущало лишь одно — справлюсь ли с новыми обязанностями в трудной и напряженной обстановке, сложившейся на фронте.

Вступать в должность надо было немедленно, и 10 августа я отбыл из Одессы, где находился штаб армии. Вместе со мною отправился в дивизию майор-танкист Иван Иванович Чиннов, которому предстояло стать начальником штаба.

Ехать было недалеко. 95–я дивизия, еще не так давно сражавшаяся на Пруте, а затем на Днестре, под натиском противника отходила, как и другие наши части, на новые оборонительные рубежи. Штаб дивизии мы застали в нескольких десятках километров от Одессы, в большом селе Буденновка.

Обязанности командира дивизии исполнял в последние недели полковник Михаил Степанович Соколов, известный мне еще по Академии Генерального штаба (слушатель Соколов занимался там в группе, которой я руководил). Но сейчас нам было не до воспоминаний. Стоя на обочине зеленой, залитой полуденным солнцем сельской улицы, мы с Соколовым смотрели на проходившие по ней подразделения.

Командиры батальонов и рот подходили ко мне представиться. Я всматривался в темные от загара лица шагавших мимо красноармейцев, стараясь понять, как чувствуют они себя, как настроены после полутора месяцев тяжелых боев. И невольно думал, что мне выпала редкая для комдива на войне возможность — увидеть сразу столько своих бойцов.

Рядом стоял командир 161–го стрелкового полка Сергей Иванович Серебров — полковник уже в летах, о котором мне было известно, что он в Красной Армии с гражданской войны. Серебров начал рассказывать о последних боях, но разговор прервало появление вражеского самолета–разведчика. По нему тотчас открыли огонь из зенитных пулеметов, из винтовок — стреляли все, кто мог. Самолет задымил, стал резко снижаться. Вскоре доложили, что он сел на поле за селом. Посланные туда бойцы вернулись с документами, оружием и парашютами. Летчиков захватить не удалось — скрылись в высокой кукурузе.

Тем временем в безоблачном небе показались шесть фашистских бомбардировщиков. На какое‑то мгновение меня охватило неприятное чувство беспомощности: зенитных батарей тут не было, а через Буденновку продолжали идти войска… Но сброшенные самолетами бомбы лишь обдали кое–кого из бойцов взлетевшей вверх землей. И никто не останавливался, никто не прятался, колонна продолжала движение. Красноармейцы вели себя так, словно знали наперед, что все обойдется благополучно.

Эта их выдержка в минуты опасности сказала мне многое. Передо мною были люди, которые не просто «понюхали пороху», но и привыкли, приучили себя спокойно воспринимать превратности военной обстановки. Внезапный налет бомбардировщиков уже не мог помешать им делать свое дело.

К исходу того же дня два из трех наших стрелковых полков—161–й и 241–й заняли позиции на дальних подступах к Одессе, в отведенной дивизии 25–километровой полосе Западного сектора обороны. 90–й стрелковый полк из‑за какой‑то путаницы оказался в Восточном секторе и соединился с дивизией два дня спустя. В командование им в это время вступил полковник М. С. Соколов, передавший мне дивизию.

В 90–м и 241–м полках числилось по 1100–1200 бойцов, а в 161–м — свыше 3 тысяч. Два артиллерийских полка имели в общей сложности 52 орудия. Кроме того, дивизии были приданы дивизион корпусного артполка и два пулеметных батальона из бывшего Тираспольского укрепрайона.

Наша полоса обороны упиралась справа в Хаджибейский лиман. На левом фланге проходила железная дорога из Одессы на Раздельную. Сосед слева — 25–я Чапаевская стрелковая дивизия. Рубеж, занятый нами, был намечен в качестве запасного еще в самом начале войны. В директиве штаба Южного фронта, хорошо мне известной, предписывалось заранее подготовить этот рубеж к обороне. Однако, когда мы с командирами полков выехали на рекогносцировку, удалось обнаружить лишь противотанковый ров севернее станции Выгода (впоследствии противник использовал его для накопления сил перед атаками).

Вокруг расстилалась бескрайняя равнина, то слегка всхолмленная, то совсем гладкая, с заметным уклоном в сторону моря. Очень трудно было найти здесь закрытые позиции для артиллерии. А наблюдательные пункты, за отсутствием более подходящих мест, пришлось устраивать на стогах соломы, на чердаках каких‑нибудь строений.