У чёрного моря - [25]

В Одессе тогда боялись: диверсантов, не затемнённых ночью окон, слухов и паники, которую могли вызвать правда о фронте, и правда об эвакуации, и правда об евреях.

С. Сушон: “На даче, где мы жили, соседскую половину занимала сестра знаменитой украинской артистки. Моя бабушка на еврейку совершенно не похожа, прекрасный русский язык, колоссальный багаж знаний, практиковала в Лондоне, Берлине, знала языки - аристократка. И соседка ей говорила: “Екатерина Борисовна, почему вы думаете об эвакуации? Вам-то что? Будут бить только жидов”. С душой говорила. То есть люди уже знали, что немцы делают с евреями. Но официально ничего не говорилось... Если бы было известно - евреи бросились бы в море, голыми и босыми бежали бы. Но тенденция была такая: “Одессу никогда не сдадут. Пересидим войну. Молодые пусть едут со своими предприятиями, будут там в тылу работать. А пожилые останутся охранять имущество”.

Окна глухо забирали ставнями, для верности ещё и занавесями, чтобы ни полоски света наружу. Дворники и дежурные из жильцов с улицы следили за светомаскировкой, стучали в дверь: “У вас горит, закройтесь!” Иные поглядывали с прикидкой: не шпионы ли тут, сигнальщики ночным бомбардировщикам...

За таким прикрытием не слишком уютно, но доктор Гродский пытался соорудить из обломков довоенного прошлого чаёвничание с друзьями. Разговоры теперь сводились к “бежать - не бежать”. Они знали о гитлеровской Германии, читали газеты и немецкие листовки с призывом убивать евреев, слышали радио; они не слишком обольщались и по части нееврейских сограждан, сидели в памяти и прошлые погромы и добрососедские, между делом, замечания о “жидочках” - они не ждали добра, но неистребимо жила староодесская вера в милую Германию, в гуманное её европейство, ещё недавно, в Первую мировую, так приятно проявленное на оккупированной немцами Украине.

Очень хотелось напеть себе что-то ласковое немецкое, вроде “О, майн либер Августин, Августин, Августин” и представить промытые росой леса, чистые улочки, шоколадницу в чепце, добродушного пивного толстяка с кружкой, соборы, университеты, Бах... А Гитлер, что ж, пропагандистский трюк: кляня евреев, легче властвовать - дело известное. Зато у немцев дисциплина и порядок, они и нашим хулиганам разнуздаться не позволят.

Очень хотелось так думать, тем более, что эвакуация пугала сломом старой жизни и смертельным риском, да и уважаемый доктор Гродский, искренний и душевный друг, говорил созвучно мятущимся душам:

- Бояться немцев? Смешно. Неужели они вычеркнут из городской жизни евреев? Пол-Одессы?.. Посмотрите на себя, врачей. Сколько вас? Без вас можно лечить город? Нонсенс.

Л. Дусман (1930 г. р.; из воспоминаний):“Я с такими же мальчишками, своими сверстниками, бегали добровольцами помогать строить баррикады, изготовлять мешочки с песком для тушения зажигательных бомб... носили воду, разносили пайковый хлеб и многое другое...

Никогда в советский период не слышал по отношению к себе слово “жид”... И вот впервые, в начале октября, в ещё советской, не сданной Одессе на ул. Базарной... стоит женщина и кричит: “Ничего, хватит вы над нами двадцать четыре года поиздевались. Всех жидов перебьём!”. И в этот момент проходящий мимо патруль из трёх моряков (хорошо запомнил) в тельняшках с пулемётными лентами накрест расстреливает эту кричавшую...”

“Одесса была, есть и будет советской!” - гремело в партийных заклинаниях, шелестело листовками на столбах, трепетало плакатами, маячило на газетных листах до самого дня сдачи города в октябре. Но уже за три с половиной месяца до того, 8 июля, от Государственного Комитета Обороны пришёл приказ начать эвакуацию Одессы. Строго секретно. Чтобы без паники.

В тот же день из одесского порта с первым эвакуируемым грузом ушёл в Новороссийск рефрижераторный теплоход “Кубань”. В августе в свой третий рейс “Кубань” снялась в Новороссийск с тысячью тонн груза, тремя тысячами штатских пассажиров и двумястами тридцатью военнопленными румынами и немцами. 18 августа возле Евпатории три немецких “Юнкерса” бомбили безоружный теплоход, 250-килограммовая бомба угодила в трюм, где находились военнопленные, и пробила подводную часть. Судно стало крениться. Команда бросилась заводить пластырь на пробоину, размеров пластыря не хватило. Откачивать воду не управлялись - взрыв повредил трубопровод. “Кубань” тонула. Капитан выбросил судно на мель - спас груз и людей. Подошли два парохода, забрали всех, включая военнопленных (по старинке ещё, видно, воевали).

У Гродского за столом говорили о “Кубани”, ужасались. Добавляли нашёптанные подробности: две трети экипажа “Кубани” списали с корабля, вроде бы во избежание лишних жертв при следующих налётах.

- Ну, и как управляться одной третью моряков? - возмущался Гродский. - При такой-то нагрузке! Бестолочь... И вы хотите доверить этим людям ваших детей? - спрашивал он рвущихся в эвакуацию. - Абсурд! Дороги отрезаны, а в порту что творится?

Из Отчёта Управления Черноморского пароходства о гражданской эвакуации гор. Одессы № 83-6/с, 29.04.1946 г.

“На Одесский порт была целиком и полностью возложена вся эвакуация раненых, гражданского населения... в/частей, госпиталей и т.д.